– Уже забыла, что я тебе говорила? О чем мы с тобой столько раз толковали, а, Абигайль?
Крики повторяются, они такие же бессвязные, как и раньше, но становятся гораздо более тихими, а под конец и почти робкими.
– Ну, ладно уж, ладно, давай, пошли.
Женщина протягивает руку в сторону другого коридора, и, когда снова поворачивается к нам, в руке у нее оказывается детская ручка. Медленно выходит девочка. Мне кажется, что она продолжает какую-то игру, потому что идет, сильно раскачиваясь, и как будто изображает обезьянку, однако потом я вижу, что одна нога у нее совсем короткая, она словно обрывается чуть ниже колена, но все-таки это нога. Когда девочка поднимает голову, чтобы взглянуть на нас, мы видим ее лоб, огромный лоб, который занимает больше половины головы. Нина еще крепче сжимает мою руку, и у нее вырывается нервный смешок. Что ж, ей полезно посмотреть и на такое, думаю я. Ей полезно знать, что не все мы рождаемся одинаковыми, пусть учится не пугаться подобных вещей. Но на самом деле я думаю, что, если бы у меня была такая дочка, я бы не знала, как себя вести. Это просто ужасно, и мне сразу вспомнилась история, которую недавно рассказала твоя мама. Я думаю о тебе или о другом Давиде, о том, первом, без одного пальца. Хотя то, что мы видим сейчас, куда хуже. Я бы такого не вынесла. Однако женщина идет к нам и терпеливо тащит за собой девочку, вытирает ей безволосую голову, словно голова могла запылиться, и что-то нежно шепчет дочке на ухо, что-то объясняет про нас с Ниной, чего мы не можем расслышать. Ты знаешь эту девочку, Давид?
Да, знаю.
В ее теле есть какая-то часть тебя?
Это выдумки моей мамы. Мы с тобой не можем тратить на них время. Мы ищем червей, ну или по крайней мере что-то очень похожее на червей, а также точное место, где они впервые касаются твоего тела.
– Мама, а это кто? – спрашивает Нина.
Она сразу забывает о том, что еще недавно взялась говорить “по-благородному”. Когда кассирша с дочкой подходят ближе, Нина начинает пятиться, ей явно хочется держаться от них подальше. Мы даем им дорогу, прижимаясь спиной к выставленным вдоль стены кухонным плитам. Девочка ростом с Нину, но определить ее возраст я бы не рискнула, скорее она старше, а может – ровесница.
Не теряй понапрасну времени.
Твоя мама наверняка знает эту девочку, и девочку, и кассиршу, и всю их историю, думаю я и продолжаю думать о Карле, пока женщина огибает прилавок, а девочка полностью скрывается за ним.
Кассирша нажимает какую-то клавишу на кассе и с печальной улыбкой отсчитывает мне сдачу Сейчас у нее заняты обе руки: одной она жмет на клавишу, другой протягивает мне деньги, и если совсем недавно я спрашивала себя, как можно держать такую девочку за руку, то сейчас я спрашивала себя, как можно хоть на миг выпустить ее руку из своей. Я беру сдачу и несколько раз благодарю женщину, словно чувствуя за собой какую-то вину, а еще – угрызения совести.
А потом?
Потом мы возвращаемся домой. Нина уже хочет спать. Поздний дневной сон – это никуда не годится, после него она с трудом засыпает вечером, но ведь сейчас у нас отпуск – мы приехали сюда, потому что у нас отпуск, спешу я напомнить себе, чтобы немного расслабиться. Пока я разбираю покупки, Нина засыпает прямо в кресле в гостиной, и засыпает очень крепко. Мне хорошо известно, как она может спать: если не разбудит что-нибудь неожиданное, может проспать час, а то и два. И тут я вспоминаю про зеленый дом. Интересно, далеко ли он отсюда? Зеленый дом – это дом той женщины, которая тебя лечила.
Да.
Которая спасла тебя после отравления.
Это не важно.
Как это не важно? Ведь именно с той историей мы с тобой и должны разобраться.
Нет, это совсем другая история, и она не поможет нам отыскать точное место. Не отвлекайся.
Дело в том, что мне всегда в первую очередь нужно измерить степень возможной опасности, ведь, не измерив ее, трудно определить дистанцию спасения. Поэтому, после того как мы вернулись, я опять проверила весь дом и все вокруг дома, а теперь хочу непременно увидеть зеленый дом и понять, насколько опасен он.
А когда ты вообще начала измерять эту дистанцию спасения?
Я унаследовала это от своей матери. “Ты должна всегда быть рядом со мной, – говорила она. – Мы должны соблюдать дистанцию спасения”.
Про твою мать – это для нас сейчас не важно. Продолжай.
И вот я уже теряю из виду наш дом. Все будет хорошо, твержу я себе, ведь дорога займет минут десять, не больше. Нина крепко спит, к тому же, когда она просыпается одна, спокойно дожидается меня. Так всегда было у нас дома, если утром я на несколько минут выбегала что-нибудь купить. Я впервые иду в противоположном от озера направлении, иду к зеленому дому. “Рано или поздно что-нибудь плохое непременно случится, – говорила моя мама. – И тогда лучше тебе быть рядом со мной”.
Про твою маму – это для нас не важно.
Мне нравится рассматривать дома, виллы, поля. Кажется, я могла бы шагать так часами.
Да у часами. Но лично я делаю это по ночам.
И Карла тебе позволяет?
Давай не будем сейчас говорить обо мне. Лучше скажи, что ты чувствуешь при ходьбе, как отзывается на нее твое тело?
Я шагаю быстро, мне нравится, когда дыхание постепенно становится легким и ритмичным, а все мысли сосредоточены на физических движениях – думать можно только о ходьбе и ни о чем больше.
Это хорошо.
Я вспоминаю жест Карлы, когда она еще сидела в машине. “Мы, местные, обычно ходим другой дорогой”, – сказала она. И вытянула руку вправо, но пальцы продолжали держать сигарету на высоте губ, так что та указывала направление как стрелка. Участки у домов с той стороны гораздо больше.
Там даже есть свои поля для посевов. Все участки узкие и длинные и площадью достигают половины гектара. На некоторых растут пшеница или подсолнух, но в основном соя. Если пройти мимо еще нескольких участков, то за длинной полосой тополей справа начинается дорога поуже, вдоль нее течет маленькая, но глубокая речка.
Да.
Несколько домов попроще вытеснены прямо на берег речки, они зажаты между темной полоской воды и проволочной оградой соседних владений. Предпоследний дом покрашен в зеленый цвет. Краска полиняла, но дом благодаря цвету все равно заметно выделяется на общем фоне. Я на миг останавливаюсь, из травы тотчас выныривает собака.
Это важно.
Почему это важно? Мне нужно понять, что важно, а что нет.
А как ведет себя собака?
Она часто дышит и виляет хвостом, у нее не хватает одной задней лапы.
А вот это очень важно, это напрямую связано с тем, что мы хотим отыскать.
Собака перебегает улицу, на долю секунды задерживает на мне свой взгляд и продолжает бежать в сторону домов. Вокруг никого не видно, а так как все необычное я привыкла воспринимать как дурной знак, то немедленно поворачиваю назад.
