– Доброе утро, Аделина Эдуардовна, – приветствовала она меня, и в ее глазах я уловила нетерпеливое любопытство – прежде я никогда не опаздывала. Не сомневаюсь, что сегодня во время моего отсутствия персонал выдвигал по этому поводу самые разные версии.
– Доброе утро, Наташа. Идем, больные ждут.
Она кивнула и пошла следом за мной в отделение.
Клиника представляла собой огромное трехэтажное здание, состоявшее из трех отдельных корпусов, соединяющихся между собой переходами, – административного, собственно хирургического, где размещались операционные, перевязочные и прочие вспомогательные кабинеты, и стационара, где пациенты находились после перевода из постоперационных палат. Это было удобно – ничего не нарушало покой пациентов после операций, в этом же корпусе имелся большой зимний сад, куда могли приходить посетители, и кафе, в котором они могли выпить кофе и попробовать десерты, которые мастерски готовила наша Анна. Мне хотелось, чтобы все посетители моей клиники были довольны и лечением, и реабилитационным периодом, поэтому весь персонал старался обеспечить это любыми доступными способами.
Осмотрев своих пациентов, изменив некоторым назначения, а некоторым оставив все как было, я отдала Наташе листы и бросила взгляд на часы. Управилась за полчаса, отлично. Сегодня у меня не было назначено операций, зато должен был приехать очередной проверяющий, и это испытание похуже любой сложной манипуляции. Мне проще было несколько часов провести в операционной с микроскопом и скальпелем, соединяя нервы и кровеносные сосуды, чем водить по клинике какого-то гуся из управления, показывая ему, как и что у меня здесь устроено. Но ничего не поделаешь.
Вернувшись в кабинет, я набрала внутренний номер пищеблока и, когда Анна взяла трубку, спросила:
– Ты не забыла?
– Нет, Аделина Эдуардовна, все почти готово. Во сколько подавать?
– Я тебе позвоню, когда мы в твое царство пойдем.
– Понятненько.
Я положила трубку и подумала, что Анна, пожалуй, единственный человек во всей клинике, которому я могу доверять абсолютно. Она поддерживала меня во всем, она старалась превратить наш кухонный блок практически в ресторан высокой кухни, и ей это удалось. Однажды мне позвонила бывшая пациентка, которой я удачно вернула на место свернутый в буквальном смысле набок в аварии нос, и предложила объединить усилия и, достроив на территории еще небольшой корпус, сделать там полноценный ресторан.
– Ваша повариха достойна собственной кухни, мы могли бы неплохо зарабатывать на этом, – убеждала пациентка.
Мне подобное предложение было ни к чему. Во-первых, строить ресторан на территории клиники мало того, что безумно, так еще и запрещено, во-вторых, связываться с человеком, которого я совершенно не знаю, а только лечила, вообще не в моих правилах, ну, а в-третьих, когда я спросила мнение Анны, та замахала руками и твердо заявила, что никакая другая кухня, кроме этой, ей не нужна.
– И не надо говорить, что в другом месте я могла бы больше зарабатывать, – сразу предвосхитила она мои слова. – Меня все устраивает здесь, я сама себе хозяйка, я готовлю то, что хочу, я делаю это так, как считаю правильным, и ничего менять не собираюсь.
Мне было приятно слышать это, но я прекрасно понимала еще и то, что Анна просто боится уходить туда, где никого не знает. И на это у нее имелись свои причины.
Матвей
– Матвей Иванович!
Звонкий, но какой-то встревоженный голос дежурной сестры из приемного отделения заставил его встрепенуться и оторваться от компьютера, где он уже заканчивал описание прошедшей операции.
– Да, Женя, что случилось? Я нужен?
Сегодня он дежурил в приемном отделении. Это была формальность – обычно к каждому хирургу сюда попадали по записи, однако бывали ситуации, при которых пациентов привозили из других стационаров, это относилось в первую очередь к детям. Поэтому существовал график дежурств, при котором каждый из хирургов раз или два в неделю – как выпадет – должен был в подобном случае спуститься и осмотреть больного, решить вопрос с госпитализацией или просто проконсультировать.
Матвей закрыл окно с историей болезни, взял фонендоскоп и, накинув поверх костюма халат, пошел в приемное.
Женя встретила его прямо на входе, и в глазах ее, к удивлению Матвея, стояли слезы:
– Матвей Иванович, идемте быстрей…
– Что случилось, Евгения?
Когда он шагнул в кабинет, то сразу понял, почему далеко не слабонервная Женя едва сдерживалась. На кушетке сидела девочка. Маленькая девочка с толстыми русыми косичками, на вид лет шести, не старше. Она прижимала к левой щеке какое-то полотенце, закрывавшее также нижнюю часть лица. Но даже не это поразило Матвея, видевшего за годы практики всякое, а глаза. Уставшие глаза взрослой женщины, не выражавшие ничего, кроме этой нечеловеческой усталости. Этот взгляд поразил Матвея, ему стало как-то не по себе – это что же пришлось увидеть такому маленькому ребенку, чтобы научиться так смотреть…
Он присел рядом и спросил:
– И как же тебя зовут?
– Настя, – проговорила девочка, не отнимая полотенца ото рта.
– Анастасия, значит. И что с тобой случилось, Анастасия? – Дав знак Жене записывать, он осторожно попытался забрать полотенце, но девочка вцепилась в него и не отпускала. – Позволь мне посмотреть, пожалуйста. Я доктор, я хочу тебе помочь.
Но ребенок не выпускал полотенца, а отбирать его силой Матвей не решился.
– Женя, кто из взрослых есть? Мама, папа? – Он заметил, как при этих словах девочка вздрогнула и в глазах мелькнул испуг.
– Нет, ее, кажется, не родственница привезла, я так и не поняла… сейчас я ее позову, она куда-то звонила. – Женя выскочила из кабинета, а Матвей снова подступил к девочке:
– Настюша, ты меня боишься? – Ребенок отрицательно качнул головой. – Ну, и отлично. Давай пока вот что обсудим. Тебе сколько лет?
– Одиннадцать, – донеслось из-за полотенца, и Матвей удивленно переспросил:
– Сколько?!
– Одиннадцать, – повторила девочка.
– Я думал, тебе лет шесть. Очень молодо выглядишь, – неуклюже пошутил Матвей.
– Так все говорят.
– Хорошо, а скажи мне, Настя, что же все-таки с тобой случилось?
– Я сама виновата, – проговорила она и снова умолкла.
Наконец вернулась Женя, ведя за собой молодую женщину в длинной юбке и распахнутой кожаной куртке. Лицо у женщины было бледным, а губы дрожали.
– Здравствуйте, – обратился к ней Матвей. – Это вы девочку привезли?
– Да, я. Вы извините, я знаю, что у вас так не делают, нужно по записи, но я так растерялась… а здесь моя мама оперировалась полгода назад, вот я и подумала… а где Аделина Эдуардовна?
