Настя кивнула и спросила:
– Но вы расскажете мне про шоу, когда у вас будет время?
– Обязательно, – улыбнулась я, довольная тем, что у меня кое-что получилось.
– Мне очень это интересно, я так люблю готовить! – прижав к груди кулачки, сказала Настя. – Мне хочется все-все уметь, хочется изобретать что-то новое и вкусное.
– Хочешь, я тебе принесу планшет, сможешь в интернете что-то посмотреть?
– Папа не разрешает в интернете смотреть.
– Почему? Теперь, мне кажется, даже в школе ничего без интернета не сделаешь – разве нет?
– Папа говорит, что в интернете один грех и никакой пользы.
– А телевизор?
– У нас его нет.
– И чем у вас дома в свободное время принято заниматься?
Настя так серьезно посмотрела на меня, что я испытала неловкость, словно задала какой-то неуместный, неприличный вопрос:
– У нас не бывает свободного времени. Мама занята вышивкой, я готовлю и слежу за детьми, а папа работает.
– Кем работает твой папа?
– Он продает мамины вышивки, вырезает из дерева разделочные доски, кухонную мебель делает с братьями по вере.
– А что за вера у него такая? Православие?
– Нет. Мы свидетели Иеговы.
«Значит, Аделина была права, опасаясь запрета родителей на вмешательство. Они же вроде как переливать кровь запрещают».
– И ты тоже веришь в Бога?
– Да.
Я почувствовала в ее голосе нежелание обсуждать эту тему и, чтобы не потерять то доверие, что между нами возникло, решила быстро этот разговор закончить:
– А у тебя есть какие-то любимые рецепты? Собственные?
Лицо Насти оживилось, было видно, что вот об этом она может рассуждать часами, как, собственно, и я. В общем, собеседницу на ближайшие недели я себе обеспечила. И мы с упоением прообсуждали рецепты вплоть до того момента, когда Насте настало время вернуться в палату. Я проводила ее, погладила по макушке и подмигнула:
– Помни, ты мне кое-что обещала, да?
– Да. – И Настя, наверное, впервые за эти сутки улыбнулась.
До обеда мне некогда было думать о Геке, о Мише, о Насте – вообще ни о чем. Работа всегда поглощала меня полностью, заставляя забывать о реальном мире. В такие моменты я ничего не видела, не слышала, ни на что не отвлекалась – существовали только я, плита, продукты и мои помощники, которым я отдавала распоряжения. Я набрала идеальную команду, принимая только тех, в ком видела страсть и самоотдачу. Не зря же всю нашу бригаду то и дело пытались переманить в открывавшиеся городские рестораны.
После того как все блюда были отправлены на раздачу, я ушла в свой кабинетик, чтобы перевести дух. Но, едва я сбросила сабо и вытянула ноги на стул, раздался звонок внутреннего телефона. Это оказалась Аделина:
– Ань, ты освободилась?
– Да, только что выдачу закончили, к полднику не приступали пока. Я тебе нужна?
– Да, зайди, пожалуйста.
– Сейчас.
Наскоро сменив робу на чистую, я заново замотала волосы в узел и отправилась в административное здание.
Аделина, видимо, недавно вернулась из операционной, потому что тоже сидела в свежем зеленом хирургическом костюме, а утром была в синем. Перед ней дымилась чашка кофе, ноги закинуты на край стола – а это она позволяла себе только после операций.
– Проходи, садись, – предложила она. – Кофе наливай, только что Алла сварила.
– Я бы на твоем месте не пила то, что варит Алла, – с улыбкой отозвалась я, наливая себе кипяток из кулера и бросая в чашку пакетик заварки. – Ведь сколько раз предлагала – звони, я принесу через десять минут.
– Других дел у тебя нет, – усмехнулась Аделина.
– Больно много времени нужно, чтобы кофе сварить.
– Ань, ты ведь знаешь, я не привередлива, Алла варит нормальный кофе. Да, не отличный, не такой, как ты, – но пить-то можно. Но я не о кофе тебя звала поговорить. Хотела поблагодарить за беседу с Настей Котовой.
– Ты откуда знаешь?
– Медсестры сказали. А она молодец, молчала, хоть я и спросила.
– Она тебе жаловалась на боли?
– Да, там глубокий ожог, ей, разумеется, больно. Ничего, мы все исправим. Главное, что она сама теперь этого хочет.
– Ты не думала о том, чтобы с ней пока психолог поработал?
Аделина улыбнулась. Никому она не позволила бы раздавать такие советы, даже врачам, а тут я, повар, но это был наш с ней секрет, о котором никто в клинике не знал.
– Конечно, я об этом в первую очередь подумала. Ты, кстати, если будет возможность, тоже заходи к ней. Я так поняла, что Настя к тебе доверием прониклась, может, с психологом такого не получится.
– Кстати, ты была права, отец ее – свидетель Иеговы. Она мне сегодня сказала.
– Хорошо, что в опеку позвонили, хотя шанс, что папаша вмешается, все-таки остался. Думаю, он сегодня явится, вчера-то поздно было, автобус в поселок ходит только до одиннадцати.
Аделина потянулась к пачке сигарет, закурила, задумчиво глядя в окно. В последнее время она как-то изменилась, и мне казалось, что у нее что-то происходит в той жизни, что протекает вне стен клиники. Что-то такое, что заставляет ее вот так замирать, глядя в одну точку, вздрагивать от резких звуков и постоянно смотреть на дисплей телефона. Раньше она так не делала, а теперь мобильник всегда лежал так, чтобы она могла его видеть.
– У тебя все в порядке? – спросила я осторожно, боясь, что она опять вздрогнет от неожиданности и от звука моего голоса.
– В полном, – ровным тоном отозвалась Аделина, выпуская колечко дыма.
– Точно?
– Ань, чего ты хочешь? – снимая ноги со стола и выпрямляясь в кресле, спросила Аделина своим обычным голосом с чуть холодными интонациями.
– Поговорить.
– Тебе плохо?
– Мне кажется, что плохо тебе, но ты старательно скрываешь это даже от меня.
– Ты ошибаешься.
– Ну, что ж… – Я встала из-за стола. – Если у тебя все, я могу идти? Нужно готовить полдник.
– Да, все. Спасибо за Настю.
– Я буду к ней заходить.
Но Аделина уже не слышала меня, набирала телефонный номер, а свободной рукой листала ежедневник.
Я вышла из кабинета с ощущением, что Аделина просто перестала мне доверять.
Аделина
Когда за Анной закрылась дверь, я с облегчением положила телефонную трубку и отбросила ежедневник. Значит, я стала непростительно расслабленной и не контролирую собственные эмоции, раз она задает такие вопросы.
