Статья нашлась быстро, я читала ее и понимала, что все мои выкладки, все достижения и находки Павел банально присвоил, даже не упомянув обо мне.
Я смотрела на экран, и по моим щекам текли слезы. Два года труда – и любовник объявляет мои результаты своими.
Я так и не вышла больше в гостиную, мне было стыдно смотреть маме в глаза. И как завтра идти на работу? Как Павел объяснит мне произошедшее? Как вообще можно это объяснить?
Я хирург и знаю – все, что сломано, можно срастить, а все, что болит, вылечить. Ну, почти все. Но как вылечить ту рану, что нанес мне Павел?
Этого, увы, я не знала ни тогда, ни сейчас.
Матвей
Ожидание «Скорой» затянулось. Матвей не пошел в общую ординаторскую, а уселся в приемном отделении, вставив в уши наушники плеера. Музыка его всегда успокаивала и настраивала на нужный лад. Предстояла сложная операция – пациентов с нетяжелыми случаями к ним не отправляли. Матвей слегка нервничал – он давно не брался за длительные восстановительные операции, но не потому, что не умел или не мог, а потому, что пока не чувствовал в себе стопроцентной уверенности. Мысленно он прокручивал в голове возможные осложнения, но, как обычно, реальность оказалась куда хуже самых дурных предположений.
Вошедшие в приемный покой санитары ввезли каталку, на которой лежала укрытая простыней до подбородка женщина. Лицо ее тоже было накрыто марлевой салфеткой, пропитанной сукровицей.
– Оформляйте, я пока посмотрю, – кивнул Матвей медсестре и взял протянутые перчатки.
То, что он увидел под салфеткой, его поразило – лица у женщины практически не было, сплошное месиво из лоскутов кожи, обломков костей, обрывков мышц. Женщина глуховато, протяжно стонала.
– Наркотик давали? – спросил Матвей, обращаясь к девушке-фельдшеру, диктовавшей данные медсестре.
– Конечно. Я все в листке отметила, последнюю инъекцию сделала минут пятнадцать назад.
– Ну, потому она и не кричит во все горло, хотя должна, – пробормотал Матвей. – Женя, операционная готова?
– Да, вас ждут.
– Тогда я мыться пошел, а вы подавайте больную.
– Аделине Эдуардовне позвонить?
– Нет, не нужно. Я сам.
Он заканчивал мыть руки, когда увидел краем глаза, что пациентка уже на столе в операционной и возле нее колдует анестезиолог Серега. Ассистентом Матвей пригласил Филиппа, с которым сошелся в клинике ближе всех. Тот уже стоял у стола, сложив руки в стерильных перчатках в замок перед собой.
– До утра провозимся, – сказал Филипп, когда Матвей вошел в операционную и с ходу воткнул руки в растянутый для него медсестрой халат.
– Ну, что делать. Надо собирать лицо, женщина молодая.
– Да, двадцать восемь лет всего. Справимся, как думаешь?
– У нас нет выбора.
Они приступили к операции, и Матвей мгновенно забыл обо всем, сосредоточившись только на том, что делали его руки. Это была первая из предстоявших пациентке операций, и будет их, как теперь понимал Матвей, немало. Женщине придется провести много месяцев без возможности взглянуть в зеркало, потому что то, что оно станет отражать, может вогнать пациентку в жесткую депрессию. Его же, Матвея, задача состояла в том, чтобы в конце всех этих мучений женщина обрела новое лицо, с которым сможет жить и улыбаться.
Операция длилась уже четвертый час, но Матвей совершенно не чувствовал усталости, разве что шея немного заныла.
– Ого, шефиня не выдержала, – услышал он голос анестезиолога, но не обернулся и вообще никак не выразил своих ощущений по поводу появления главврача в операционной.
Драгун вошла, прикрывая рот и нос маской, остановилась в дверях:
– Сергей Витальевич, доложите, пожалуйста.
Анестезиолог развернулся на круглой табуретке и зашелестел листками истории болезни:
– Больная Канторович Виктория Борисовна, двадцать восемь лет…
Больше Матвей ничего не слышал. У него внезапно одеревенела спина и руки, стало трудно дышать, а перед глазами поплыли темные пятна.
– Матвей! Матвей, кровотечение! – вплыл в его сознание откуда-то голос Филиппа, и Мажаров дернулся:
– Что? Где?
– Филипп Аркадьевич, займите место, устраните кровотечение, я сейчас. – Это была Драгун. – Доктор Мажаров, отойдите от стола и возьмите себя в руки.
– Я в порядке, – процедил Матвей, хотя понимал, что она права и он просто обязан отойти от стола, потому что на нем – Вика.
– Я сказала – уходите! – прогремела Драгун уже из предоперационной.
Он передал скальпель сестре, развернулся и пошел из операционной, чувствуя, как его провожает удивленным взглядом анестезиолог – Филиппу было не до того, он боролся с кровотечением откуда-то из глазницы.
В предоперационной Драгун широкими, почти мужскими движениями мыла руки.
– В чем дело? – спросила она, когда Матвей бросил в бак маску. – Устали? Нужно было вызвать меня.
– Я не устал.
– Тогда как вам удалось устроить такое кровотечение?
– Честно – не знаю. Мне нет оправданий. Кроме, может быть, того, что на столе моя бывшая девушка, – сказал Матвей, открыл кран и несколько раз энергично плеснул себе в лицо холодной водой.
Драгун никак не отреагировала, только пожала плечами:
– Тогда я тем более права, отстранив вас. Идите отдыхать, Матвей Иванович, мы закончим сами. И не волнуйтесь, все будет хорошо.
Подняв согнутые в локтях руки на уровень глаз, она спиной ввалилась в операционную, где вокруг нее сразу забегала медсестра, подавая халат и перчатки.
Матвей не хотел уезжать домой, не дождавшись конца операции, поэтому пошел на третий этаж, нашел купол операционной и уселся там, глядя сквозь застекленный потолок вниз. Драгун работала как-то изящно, ее руки словно летали над операционным полем, то принимая, то возвращая инструменты медсестре, но каждое движение выверено, никакой суеты, никакой спешки – все спокойно, уверенно, четко. Матвей невольно залюбовался и подумал, что не зря о ней столько говорят. Она заслуживает всего, что имеет, потому что прилагает нечеловеческие усилия к тому, чтобы создать что-то. И для Вики, конечно, лучше, если ее лицом будет заниматься Аделина. И вовсе не потому, что лечить близких не рекомендуется, а потому, что Матвей признал безоговорочное превосходство Драгун над собой.
Операция закончилась около двух часов ночи, Матвей встал, разминая затекшие ноги, и подумал, как, должно быть, сейчас тяжело Филиппу и Аделине, простоявшим столько часов у стола. Вику увезли, с ней ушел анестезиолог, хирурги вышли в предоперационную, и Матвей тоже направился в отделение. Он не знал, зачем идет туда, но ноги, казалось, сами несли его в послеоперационную палату. Матвей знал, что жизни Вики ничего не угрожает, операция прошла хорошо, за свою часть он ручался, а сомневаться в Драгун было настолько глупо, что об этом Матвей даже не думал. Но что-то неудержимо тянуло его туда, в темноту комнаты, где лишь небольшой ночник светился почти у самого пола, чтобы медсестры могли ориентироваться, не беспокоя покой больных верхним светом.
