Он вошел, стараясь ступать осторожно, чтобы не разбудить никого, но, приглядевшись, понял, что в послеоперационной палате занята только одна кровать. Соседей у Вики не было. Матвей присел на стул рядом с кроватью, привычным врачебным жестом взял безжизненную руку за запястье, посчитал пульс – все шло неплохо. Голова молодой женщины была плотно окутана повязкой, от нее исходил резкий запах лекарства. Матвей смотрел на этот кокон и пытался воскресить в памяти лицо Вики – то, каким он его запомнил, но ничего не получалось. Он видел волосы, маленькие уши, длинную шею – но вспомнить, как выглядело лицо Вики, так и не мог.
Вошла медсестра, присмотрелась, заметила Матвея:
– Матвей Иванович, а вы чего тут? Кто вызвал?
– Никто. Пришел больную посмотреть.
– Так не вы же дежурите.
– Ничего, Филипп Аркадьевич устал, я сам посмотрел. Все в порядке.
Он поднялся и вышел из палаты. Настенные часы показывали без четверти три, ехать домой не было никакого смысла, оставалось только устроиться на ночлег здесь. Комната отдыха у них существовала, там стояли три вполне удобные кровати, так что со сном проблем не будет. Туда Матвей и отправился.
Филипп лежал на одной из кроватей, закинув руки за голову и закрыв глаза, и Мажаров подумал, что он спит.
– Ты чего домой-то не поехал? – раздалось у него за спиной, когда Матвей потянул через голову рубаху.
– Ждал, пока закончите. – Он лег на кровать у окна, вытянулся всем телом и только теперь понял, как устал.
– Драгун тоже осталась, ушла к себе, медсестрам велела ее вызывать, если что. Девку жалко, здорово ее замесило. Говорят, выбросило через лобовое на скорости, протащило лицом по асфальту и в довесок еще отбросило на обочину в бордюр. Как она вообще живая осталась?
– Я не видел заключения нейрохирургов.
– Тяжелый ушиб мозга, но это лучшее, что могло с ней случиться при такой травме. Отлежится, полечим, все нормально будет. А вот с лицом повозимся еще. – Филипп повернулся на бок и подпер кулаком голову. – А с тобой-то что произошло? Ты ж чуть ветку лицевого нерва не перехватил скальпелем, я аж дышать боялся.
– Болтать не будешь?
– Могила!
– Это моя бывшая девушка.
Филипп даже присвистнул и сел:
– Да ну?!
– Да…
– Так ты что ж, фамилию не посмотрел?
– Некогда было, сразу мыться пошел. А потом Серега докладывать начал, ну, меня и накрыло.
– Да это понятно, – сочувственно сказал Филипп. – Тут кого угодно накрыло бы. Красивая была?
– Да какая разница, – уклонился Матвей, так и не сумевший вспомнить, как выглядело лицо Вики до аварии. – Мы давно расстались. Но два года – сам понимаешь.
– Да, срок. Ну, ничего, собрали же. Долго, конечно, будем восстанавливать, но не безнадежно же. Драгун сказала – все сделает, чтобы минимизировать последствия. Челюсть вон собрала – я думал, что так невозможно, там же крошево было.
– Давай подремлем хоть немного, а? – попросил Матвей, которому разговоры о Вике почему-то вдруг стали неприятны. – У меня состояние, как будто я пил дня три беспробудно.
– Да у меня тоже. – Филипп натянул на грудь одеяло. Через пятнадцать минут он уже мерно сопел, уткнувшись в подушку лицом.
Матвей же так и проворочался без сна до утра.
Анна
– А ты чего это дома? – Голос Миши в трубке звучал удивленно. – Говорила же, что к нему поедешь с самого утра.
– Почему ты решил, что я дома? – еще не совсем проснувшись, я бросила взгляд в окно и поняла, что уже далеко не раннее утро.
– Потому что машина твоя припаркована на своем месте. – На подоконнике завибрировал брелок автомобильной сигнализации, а снизу донеслись противные звуки.
Я выбралась из-под одеяла, выглянула во двор – Миша стоял возле моей машины, мигавшей аварийками.
– Так поднимайся, чего машину лягаешь? – Я выключила сигнализацию и повернулась в поисках халата.
– Открывай, сейчас поднимусь.
Соседи уже уехали на дачу, Даша убежала на занятия, в квартире стояла тишина. Впустив Мишу, я быстро приняла душ, умылась и, натянув спортивный костюм, принялась готовить завтрак.
– Ты чего меня одного-то бросила? – Миша возник в дверном проеме кухни, потягиваясь и жмурясь, как кот на солнышке. – Посижу с тобой? Соскучился.
– Садись, конечно.
– Курить-то можно здесь?
– Да, кури, сосед мой всегда в кухне курит.
Миша вынул сигареты, взял протянутую пепельницу и, щелкнув зажигалкой, поинтересовался:
– Ты точно не созрела, чтобы отдельную квартиру купить?
– Зачем? – обжаривая на сковороде кусочки белого батона для гренок, спросила я. – Какая разница, куда ночевать приходить? Соседи у меня отличные, чего еще желать?
– Ну, ты не всю жизнь будешь одна. А замуж если выйдешь?
– Издеваешься?
– Ань, ты ведь знаешь, я тебе только добра желаю, – серьезно сказал Миша, глядя мне в глаза. – Сейчас вот только дельце это провернем, я тебе денег дам…
– Мне не надо денег, – перебила я. – Я обещала помочь и сдержу слово, но сделаю это не ради денег.
Миша согласно кивнул, но промолчал, а мне захотелось плакать. Нет, я отлично понимала с самого первого дня, что между нами никогда ничего не будет, мы же как брат и сестра, но иногда меня вот так накрывало, и я начинала думать, что вдруг… а почему нет… возможно… Но – нет, невозможно, совершенно, абсолютно, никогда. Я отвернулась к плите, но Миша, тоже знавший меня сто лет, сразу понял, в чем дело:
– Эй, ты ревешь, что ли? Ань… – Я не отзывалась, пытаясь справиться с эмоциями, и Миша подошел ко мне сзади, обнял за талию, положил подбородок на плечо: – Анют… ну, чего ты? Смотри, хлеб горит. – Он протянул руку и сдернул с плиты сковороду со сгоревшими ломтиками.
– Пусти, – попросила я глухим от слез голосом, но он не убрал руку:
– Успокойся сперва.
– Да я спокойна, чего мне нервничать.
– Ага, вижу, – Миша развернул меня к себе и легонько щелкнул по носу пальцем: – Тебе не идет плакать, у тебя нос краснеет.
– Плакать никому не идет.
– Анютка, ну, серьезно – прекращай. Я себя чувствую каким-то чудовищем, заставляю девушку делать то, чего она не хочет. Кстати, а почему все-таки сегодня ты не у него? Вроде сказала же, что договаривались?
Миша вернулся за стол, а я принялась заново нарезать батон.
– Он мне вчера позвонил, сказал, что ждет сегодня кого-то.
– Да? – насторожился Миша, сразу подобравшись и став похожим на поисковую собаку, учуявшую след. – Не сказал, кого именно?
