– Знавал я одного «Гефеста», – медленно заговорил Александр, – и это – последний человек, о котором мне хотелось бы услышать в контексте сложившейся ситуации.
– Увы, но если мы по-прежнему исходим из наихудшего варианта развития событий…
– Полковник Семен Волочин.
– Боюсь, что да, – кивнула Юлия, – по моему запросу люди проверили все места, где он проживал или мог находиться, но обнаружить его нигде не удалось. Последний его след датирован утром пятницы.
– Значит, это действительно он.
– Но зачем Волочин это делает?
– Скорей всего, ответ кроется в его послужном списке.
– В каком из пунктов? – Юлия сверилась с планшетом, – Рязанское Десантное Училище? Участие в боевых действиях в ходе Второй Балканской Войны? Работа в парламентском Комитете по Обороне? Да, он давно и последовательно выступает против Психокоррекции, даже предлагал к рассмотрению соответствующий законопроект, но Волочин никогда не давал повода заподозрить себя в экстремизме. Прямолинейный, жесткий, порой грубый, но брать в заложники целый жилой комплекс!? Да, он там, идейный и ничем не ограниченный «чистый», среди толпы послушных пикированных теперь может резвиться, как лиса в курятнике, но зачем!? С какой целью!?
– Сбить вертолет с людьми – это, по-твоему, «резвиться»? – недовольно хмыкнул ее отец.
– Тем более непонятно! Он же тем самым отрезает себе путь к отступлению, идет ва-банк. Ради чего?
– Все ради того же – продемонстрировать обществу пагубность Психокоррекции. Все его предыдущие попытки потерпели неудачу, и теперь Волочин решился на крайние меры. Он в какой-то степени фанатик «чистоты», и сопутствующие издержки его мало волнуют. Для него цель оправдывает средства… и жертвы, если потребуется.
– Я все же не понимаю, каким образом захват «Айсберга» поможет ему в его затее?
– Трудно сказать, – Александр задумчиво помассировал лоб, – чтобы разгадать его намерения, мне потребуется более подробная информация. Пустых подозрений недостаточно. А потому ты завтра утром отправишься туда, чтобы разузнать все не месте.
– Ясно, – на лбу Юлии на секунду снова промелькнула озабоченная складка, но тут же исчезла. За годы работы она уже привыкла на ходу перекраивать свои планы в зависимости от меняющихся обстоятельств.
– Возьми с собой Тимура.
– Думаешь, все настолько серьезно?
– Ты забыла про сбитый вертолет?
– Ладно, хорошо.
– Я наделяю тебя Правом Руки. Ситуация может потребовать принятия срочных решений, и я не хочу, чтобы потребность согласовывать каждый чих мешала тебе работать. Тем не менее, по возможности держи меня в курсе происходящего.
– Да, разумеется, – на этот раз Юлия помрачнела уже более заметно. Уж если глава Клана расчехлил орудия, приготовившись при необходимости открыть огонь из всех стволов, значит дела, на его взгляд, складывались хуже некуда, – каковы мои первоочередные задачи?
– Вникнуть в ситуацию, попытаться вступить с Волочиным в переговоры, добиться освобождения заложников или хотя бы обеспечить их снабжение водой и всем самым необходимым. Люди не должны чувствовать себя брошенными в безвыходной ситуации, до них необходимо донести понимание, что их проблемами занимаются, и что скоро все наладится.
– Ты опасаешься чего-то конкретного? – Юлия не могла не обратить внимания на подчеркнутую заботу отца о положении заблокированных в здании жильцов.
– Я бы предпочел оставить свои страхи при себе, чтобы не накаркать ненароком, – Александр устало провел ладонями по лицу, – иначе вполне может статься, что Волочин – не лиса в курятнике, а пироманьяк, дорвавшийся до склада фейерверков.
* * *
Эдуард спустил босые ноги на пол и с чувством потянулся. Еще одно утро в маленьком земном раю, еще один день, похожий на все предыдущие как две капли воды.
Шлепая по теплым доскам, он прошел в ванную, где умылся и гладко выбрился, аккуратно обходя два небольших бугорка на шее. На веранде он накинул на плечи белоснежный халат и подсел к столу, где его уже поджидал изящно сервированный легкий завтрак.
Иногда он задавался вопросом, зачем соблюдать всевозможные нормы и приличия, коли на несколько сот километров вокруг нет ни одной живой души? Зачем каждое утро бриться, зачем носить одежду, тем более, что тропический климат вполне позволяет обходиться и без нее, зачем пользоваться ножом и вилкой и аккуратно промакивать губы салфеткой? Никто же не видит! Только механические слуги, но им-то какая разница?
И раз за разом он сам себе отвечал – чтобы не превратиться вновь в обезьяну. Именно поэтому Эдуард, помимо ежедневной тренировки тела в спортзале и пробежки вокруг острова, не забывал тренировать и свой мозг, то играя в шахматы с электронным противником, то изучая очередной язык, то упражняясь в живописи.
Вряд ли ему суждено прозябать здесь в гордом одиночестве вечно. Рано или поздно, но его время придет, и тогда он должен быть в полной готовности. Нельзя явиться пред миром, брошенным к твоим ногам, обрюзгшим, небритым и начисто позабывшим все хорошие манеры. А потому необходимо постоянно практиковаться, превозмогая леность и апатию. Сила воли также нуждается в регулярных упражнениях.
Сегодня с утра дул легкий ветерок с запада, а потому лагуна оставалась спокойной и чистой. Только вдалеке, на самой границе видимости виднелось пятнышко сторожевого катера, патрулирующего периметр охраняемой зоны. Ослепительно сверкающая на солнце гладь настойчиво манила поплавать в прозрачной лазури, и Эдуард не стал противиться ее зову. Он оставил халат на крыльце и направился к кромке воды, лениво облизывающей мелкий белый песок.
Примерно на полпути дорогу ему преградил охранный дрон, протягивающий сигнальный браслет. Сопротивляться и спорить не имело смысла, а потому Эдуард послушно нацепил браслет на запястье и вошел в воду.
Отплыв от берега на сотню метров, он перевернулся на спину. Благодаря тихой и ясной погоде приповерхностный слой прогрелся почти до тридцати градусов, и тело практически не ощущало обволакивающей его воды, паря, словно в невесомости. Эдуард закрыл глаза, посетовав, что не прихватил темные очки, чтобы защититься от палящего солнца, и расслабился, всецело отдавшись на волю течений и волн.
Он выбросил из головы все мысли, позволив разуму точно так же насладиться покоем и уединением.
Однако в одиночестве он пребывал недолго. Вскоре Эдуард ощутил рядом с собой еще чье-то присутствие, еле заметное движение на самом краю сознания, как будто по его лицу скользнула тень от пролетевшей в вышине птицы. Он сфокусировался и прислушался, пытаясь опознать незнакомую ауру.
Жесткая, холодная, прямолинейная как балка монорельса – только одно существо в этих краях обладало подобной подписью.
Акула!
Эдуард сосредоточился, пристально изучая чужой разум. Его охватило невероятное возбуждение. Еще никогда ему не удавалось столь подробно рассмотреть мысли и чувства этой совершенной машины убийства. Он внезапно ощутил себя маленьким мальчиком, взирающим на незыблемую громаду египетских пирамид. Аж мурашки по коже пошли от осознания того, что этот мозг за последние несколько десятков миллионов лет почти не изменился, и прикосновение к нему сродни погружению в доисторические пучины.
