Теперь наша жизнь совершенно преобразилась. Мы стали жить в самом центре города, в третьем этаже старого дореволюционного дома, стоявшего в глубине узкого длинного двора. В просторном высоком подъезде на мраморном полу была выложена приветственная надпись Salve. В квартире была ванная комната с газовой колонкой и имелся черный ход, который вел на задний двор. Комната была квадратная, светлая, с двумя окнами, выходившими в колодец двора. В ней свободно разместилась перевезенная из старой квартиры мебель, к которой добавилась купленная для меня кушетка. В простенке между окнами стоял небольшой овальный столик, для которого в театральной мастерской был изготовлен из толстой фанеры круг диаметром около двух метров. С помощью специальных пазов он надевался на овальную столешницу, превращаясь таким образом в большой обеденный стол. В обычное время круг скрывался за буфетом, обеспечивая в комнате жизненное пространство. Выкатывали его из-за буфета на праздники, когда устраивалось застолье и приходило много людей. Бывали у нас актеры труппы; Галя и Пава опекали жившую в крохотной комнатке одинокую Катю Успенскую и устраивали у нас многолюдное празднование ее дней рождения. Нередко появлялись из других городов бывшие товарищи по сцене. Приезжал из Киева Сергей Сергеевич Петров, замечательный разносторонний артист русской драмы, увенчанный званием народного, много снимавшийся в кино, убедительный и в роли Суворова, и в роли Швейка, в которой зрители его очень любили. Эта любовь однажды едва не обернулась политическим скандалом, когда ему поручили выступить перед публикой с приветственной речью по случаю годовщины революции. Рассказывали, что не успел он произнести первые слова, как в зале, узнавшем знакомые швейковские интонации, начался неудержимый хохот, похоронивший торжественность момента. Однажды из Магадана приехал Сеня Юрьевский, уехавший много лет назад туда на сезон, чтобы подзаработать, и оставшийся там на долгие годы. Словом, потекла более или менее обыкновенная жизнь.
Кроме нас в квартире обитала одинокая спокойная пожилая женщина Наталья Федоровна Гейдингер, работавшая в каком-то медицинском учреждении; две комнаты занимала шумная семья Волковысских, владевшая до революции всей квартирой; в крохотной прикухонной комнате без окна жила пожилая безропотная женщина Саша, которая когда-то была домработницей Волковысских, а теперь доживала свой век на пенсии.
Семья Волковысских состояла из трех поколений. Вениамин Григорьевич когда-то служил в банке, а теперь хворал старостью и какой-то иссушившей его болезнью. Несмотря на то что он еле передвигал ноги и был уже немного не в себе, семья неизменно и безжалостно посылала его за продуктами, безошибочно рассчитывая, что сердобольные покупатели пропустят больного старика без очереди. Анна Флориановна, его жена, высокая худая старуха с лицом, изъеденным суровыми морщинами, была дама нервная и в критические моменты снимала стресс демонстративным битьем посуды, выбирая тарелки попроще. С ними жила дочь Нора, молодая неопрятная толстуха, ее муж Андрей, молчаливый подполковник, единственный симпатичный человек в этой семье, покинувший ее спустя несколько лет после нашего появления, и их годовалая дочь Ниночка.
Быт в эти первые послевоенные годы сильно отличался от нынешнего. Холодильник был роскошью; для покупки хорошего аппарата нужны были не только деньги, но и соответствующие знакомства. В нашей семье долгое время не было ни того, ни другого, и запасаться скоропортящимися продуктами было невозможно. Но, к счастью, в эти годы, по крайней мере в Москве, полки магазинов не пустовали, поэтому покупалось все в небольших количествах и почти каждый день. Зимой продукты можно было держать в окне между двойными рамами или в сумке вывесить за окно, летом использовался таз с водой, куда ставилась кастрюля с борщом; также в воде сохранялось свежим сливочное масло и другие продукты.
С наступлением лета зимние пальто и Галина шуба сдавались на хранение в холодильник ломбарда где-то в районе Спасских казарм. Эта процедура занимала чуть ли не весь день, потому что пользовались этим холодильником многие москвичи, и очереди были огромные. С остальными теплыми вещами поступали по примеру гоголевского Ивана Никифоровича. Выбирался солнечный день, и с утра пораньше, чтобы занять место, во дворе между двумя тополями натягивалась веревка, на которой развешивались пальто, свитера, куртки; почетное место занимал наш видавший виды ковер. Вещи хорошо просушивались на солнце, затем по ним колотили похожей на теннисную ракетку специальной выбивалкой, поднимавшей в воздух тучу пыли. Занимались этим Пава и я. Отечественный пылесос «Буран» появился у нас много позже.
По воскресеньям во двор входил старик с мешком и раздавалось протяжное пение старьевщика: «Старье берем, покупаем». Промышляли этим, как правило, московские татары. Распахивались окна, жильцы зазывали старьевщика к себе. Старик поднимался в квартиру и за копейки покупал разное барахло: старую обувь, остановившиеся много лет назад часы, истрепанные брюки и прочий хлам, залежавшийся в тесных квартирах.
Бедность – понятие относительное. Незатейливый быт коммуналок сороковых – пятидесятых годов сегодня кажется нищенским. Однако мы себя бедняками не ощущали. Ведь советских людей успешно убеждали в том, что они живут лучше всех на этой планете и жизнь с каждым годом будет улучшаться, особенно по сравнению с 1913 годом. Вот и у нас вместо убогой комнатушки появилась прекрасная просторная комната в квартире со всеми удобствами. А впереди были сияющие дали коммунистического общества, к которым вел долгий, тернистый путь.
Крепсы
Ближе к лету в комнате стали делать ремонт, а мы временно поселились у Галиной кузины Людмилы, или Люси, как ее звали родные и друзья.
Людмила была моложе Гали лет на восемь – десять, она была адвокатом, но не слишком истязала себя работой, потому что ее муж, Володя Крепс, был известным кинодраматургом и зарабатывал очень хорошо. Детей у них не было. Людмила в юности была красивой девушкой, но потом основательно располнела, а внешность была испорчена базедовой болезнью, так что глаза были сильно навыкате. Благодаря отсутствию связанных с болезнью комплексов, живому остроумию и хорошо подвешенному языку она и теперь пользовалась успехом у мужчин и имела постоянного, почти официального любовника. Это был Роман Бахрах, крупный, представительный мужчина, начальник одного из управлений Госкино. У Володи тоже была постоянная любовница, Ирина Кайданова, и каким-то образом все дружили семьями и, кажется, совместно переживали семейные неприятности, особенно трагедию, когда сын Романа Эрик, работавший редактором на Мосфильме, покончил с собой, выбросившись из окна. Несмотря на такую несколько сумбурную супружескую жизнь, брак Володи и Людмилы был прочен, а когда Володя в 1938 году был арестован, Людмила говорила, что у нее под подушкой постоянно лежит Володина ночная сорочка. Это не мешало тому, что на подушке периодически появлялись чужие головы.
Володе повезло, он просидел недолго, его выпустили в 1939 году то ли благодаря общему временному ослаблению террора после прихода Берии к руководству НКВД, то ли благодаря дружбе раввина, его отца, с всесоюзным старостой. Думаю, правда, что представления о заступничестве Калинина были иллюзией: он даже свою жену безропотно отдал на заклание. О своем сидении Володя рассказывал неохотно, помню только рассказ о сокамернике, раввине, которого обвиняли в том, что он собирался взорвать христианское кладбище. Вообще же рассказчиком Володя был первоклассным, писательский дар его был слабее, и в этом он напоминал Ираклия Андроникова. Рассказы его принадлежали к домашнему жанру и в кругу друзей были очень популярны. Монологи прерывались попыхиванием трубки, которая придавала его красивому, начинающему полнеть лицу обаяние то ли морского, то ли воздушного волка. Во время войны он был военным корреспондентом в авиационных частях, летал на боевые задания и был свидетелем подвигов знаменитого аса Покрышкина, о котором сделал документальный фильм. Вспоминая, как в 1944 году входил с войсками в Румынию, он весьма колоритно рассказывал о румынских нравах и, в частности, о румынских презервативах, поразивших неискушенных советских военных своим разнообразием и конструкцией.
