Так у меня в паспорте в пресловутой пятой графе появилась запись – русский.
Членство в комсомоле ничего в моей жизни не изменило, за исключением необходимости посещать комсомольские собрания и выслушивать разнообразные прописные истины из уст своих умных и активных одноклассников. Впрочем, в десятом классе возникла возможность заняться общественной деятельностью: старшеклассников нашей школы пригласили войти в состав актива Центрального детского театра, желая, очевидно, укрепить связь театральных деятелей с реальной жизнью школы. Я посмотрел спектакль «Ее друзья» по ранней пьесе Виктора Розова, насквозь фальшивое произведение о слепнувшей девушке, которой друзья помогают утвердиться в жизни. Участвовать в обсуждении спектакля с ходульными персонажами и находить какие-то обтекаемые выражения, чтобы не обидеть театральных людей, мне решительно не хотелось, и на этом моя дружба с детским театром закончилась, так и не начавшись. Однако некоторым моим сверстникам, умеющим говорить правильные, то есть соответствующие духу времени, слова очень нравилось чувствовать себя причастными к большому искусству.
Особенно это нравилось Андрею Передерию, который сделался в этом активе, кажется, главным экспертом по школьным делам и чувствовал себя в этой роли как рыба в воде. Театральная деятельность ему, очевидно, льстила. Андрей был высокий, упитанный юноша, блондин с крупными чертами лица, очень довольный жизнью. А она его баловала: он был из богатой семьи академика и на переменках уплетал аппетитные бутерброды с ветчиной, которая в те годы была деликатесом и не каждому из нашего класса была доступна в повседневном меню. Однако в этом молодом человеке приятной, располагающей внешности таились темные силы, проявившиеся чуть позже. А в школе на поверхность выплывали лишь мелкие пакостные черты характера, например, в те редкие дни, когда материал урока был ему знаком, он любил подсказывать отвечающему, специально делая это заметным для учителя. Стремление быть на виду было ему присуще, и однажды на первомайской демонстрации, когда мы проходили мимо Мавзолея, на котором в окружении свиты стоял Сталин, он, будучи правофланговым, закричал:
– Товарищу Сталину ура!
Неизвестно, услышал ли вождь, но руководители нашей школьной колонны были довольны.
Молния на ширинке, и сестры тоже очень рады
Кажется, Передерий первым принес в класс многоцветную шариковую ручку, которая тогда была редкостью и предметом зависти многих. Шариковыми ручками, которые якобы портят почерк, нам писать запрещалось. Интерес к этому произведению буржуазной инженерной мысли можно было оценить как очередное проявление низкопоклонства перед Западом.
Борьба с низкопоклонством не помешала Театру Образцова в 1948 году отправиться на первые зарубежные гастроли по городам Польши и Чехословакии. Вся театральная труппа делилась на две группы, каждая имела свой репертуар. На гастроли ехала группа, в которой был Пава. Перед поездкой сделали смотр актерскому гардеробу, и стало ясно, что в таком виде за границей показаться неприлично. За время войны и послевоенной разрухи все обносились и выглядели бедняками, причем провинциальными. Зайти в Мосторг и купить себе костюм было невозможно: ни ассортимент, ни крохотная актерская зарплата не позволяли приобрести европейский вид. Пришлось Министерству культуры раскошелиться. В московских комиссионках возник маленький ажиотаж: актеры и музыканты группами под водительством администратора бродили по этим привилегированным пасынкам социалистической торговли, где только и можно было найти на прилавках, а чаще под прилавком хорошие вещи. Паве приобрели респектабельный темный костюм, ратиновое пальто, обязательную в те времена часть гардероба состоятельного человека, и шляпу. По возвращении с гастролей вещи можно было сдать государству. А можно было оставить себе с постепенной выплатой их стоимости, что Пава и сделал.
Через месяц мы встречали своих гастролеров на Белорусском вокзале. У всех был счастливый заграничный вид и много чемоданов, разукрашенных яркими наклейками с именами многочисленных отелей. Пава выгрузил из вагона два новых чемодана и притороченную к одному из них небольшую таинственную коробку. Мы с Галей решили, что это радиоприемник, но, распаковав ее, с удивлением обнаружили чайник, который Пава купил в Польше, просто чтобы потратить оставшиеся злотые.
– Не было ли проблем на границе с таким количеством чемоданов? – спросила Галя.
– Были, – засмеялся Пава. – Пограничники говорили – мало, мало везете.
И в Чехословакии и в Польше коммунистический режим только начал укрепляться, и буржуазный уклад еще полностью не исчез. Не исчезли и товары из магазинов. Купленные Павой брюки подверглись критическому рассмотрению: молния на ширинке была для советских людей экзотикой: а вдруг в критический момент откажет. Тем не менее покупки были одобрены. Наш сосед со второго этажа, пожилой доброжелательный экономист Ярмоненок, знакомый Гали еще по челябинской эвакуации, где он находился со своими сестрами, при каждой встрече во дворе говорил, что он очень рад за нас, и не забывал прибавлять, что сестры тоже очень рады. Эта присказка «сестры тоже очень рады» вошла в семейный обиход.
В те годы поездка за границу была эпохальным событием. Жизнь в других странах была знакома советским людям по газетным статьям и редким зарубежным фильмам. Несмотря на скепсис по отношению к отечественной прессе, пропаганда делала свое дело. Замечательная история произошла через несколько лет на гастролях в Лондоне. Представитель Министерства культуры в штатском, приехавший с коллективом театра, предложил актерам не увлекаться буржуазными достопримечательностями Лондона, а отправиться в знаменитые трущобы Ист-Энда, чтобы узнать правду жизни, увидеть, как живет, а лучше сказать – прозябает английский пролетариат. Этот любознательный товарищ назывался актерами для конспирации Сорок Первый, потому что в театральном коллективе, выехавшем на гастроли, было ровно сорок человек, а фильм Чухрая «Сорок первый» был у всех на устах.
Сорок Первый выяснил, как проехать в Ист-Энд, и группа отправилась на экскурсию по язвам капитализма. Актеры трущоб не нашли и, вернувшись, посетовали, что, видимо, заблудились.
– А где же вы были? – спросили их.
Актеры объяснили.
– Так вы же ходили как раз по Ист-Энду.
Советским людям, особенно москвичам, внушали, что они живут в замечательных условиях. Приехав из города, где огромная часть населения ютилась в страшных коммунальных квартирах, в подвалах, в запущенных, зачастую деревянных домах, чей ресурс исчерпался еще в прошлом веке, они не могли себе представить, что улицы, застроенные опрятными, хотя и одинаковыми кирпичными домами, – это и есть лондонские трущобы.
После первых зарубежных гастролей у нас дома, можно сказать, не закрывались двери. Гости требовали рассказов о чужой, неизвестной нам жизни. Повторяться Паве быстро надоело, но Галя вошла во вкус и с удовольствием рассказывала о Павиной поездке, видимо, переживая таким образом виртуальное участие в гастролях.
Большим успехом пользовался рассказ о поездке в город Злин, где находилась фабрика знаменитого чешского производителя обуви Бати. Батя уже эмигрировал, фабрика перешла в руки государства и пригласила московских кукольников на встречу с работниками предприятия. В программе был концерт фабричной самодеятельности, а затем спектакль гостей. Актеры оживились, социализм еще не отразился на качестве обуви, и все надеялись получить в подарок добротные батевские туфли. Когда московские гости приехали, их встретили русской народной песней:
