Книга Сабанеев мост, страница 58. Автор книги Михаил Бродский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сабанеев мост»

Cтраница 58

– Я иду завтра к Соколовским, – сказала она мне однажды вечером. – Пойдем со мной, Виктор тебя любит и хотел бы видеть.

С Виктором, рекомендовавшим меня в Гипроавтопром, всегда было интересно поговорить на профессиональные темы, и я согласился.

У Соколовских были гости: важная дама в бриллиантах и бесцветная упитанная девушка, ее дочь. Дама оказалась женой министра мясо-молочной промышленности некой автономной республики и упоенно рассказывала об отдыхе в правительственном санатории.

– Ты что, собираешься жениться? – испуганно спросил меня Виктор, отведя в сторону.

Тут я все понял. Муся, его жена, страдающая циклотимией, находилась в активной фазе. Обычно, выйдя из депрессии, она впадала в период бурной деятельности: меняла квартиру, покупала новую мебель, устраивала счастье близких друзей. Таким образом, стало ясно, что меня выманили на смотрины.

Девушку было жалко, но зятем молочного министра я не стал. О потерянных возможностях мы с Мариной иногда вспоминали в конце восьмидесятых годов в эпоху пустых магазинных полок.

Наша скромная свадьба состоялась в начале мая в этой квартире. На буднично стандартной церемонии в ЗАГСе с нами были только свидетели – Сережа Александров и Наташа Тарханова. Процедура этого канцелярского таинства живо напомнила мне незабвенного Кису Воробьянинова, я очень старался сохранить серьезность, но когда регистраторша торжественно объявила нас брачующимися, я разразился неудержимым смехом. Смех, как это иногда бывает у меня, перешел в икоту, и оскорбленная регистраторша предрекла этой легкомысленной паре недолгую совместную жизнь.

Медовый месяц мы сократили до двух дней – субботы и воскресенья, проведенных в доме отдыха Большого театра в Серебряном Бору. Здесь мы познакомились с удивительным человеком, создателем реаниматологии в нашей стране и мировым авторитетом в этой области профессором Неговским, который приехал отдохнуть в выходные дни. Это был очень простой и приятный в общении человек. Мы обедали за одним столом и гуляли вместе по весеннему лесу, слушая его поразительные рассказы. От него я впервые услышал о существовании загадочного закона парных случаев. Какая-то редкая болезнь или травма может не попадаться в клинике годами, а когда внезапно привозят такого больного, через короткое время привозят второго с теми же симптомами. Конечно, я не удержался и спросил, не пытался ли он вернуть к жизни умирающего Сталина. Он очень скупо, без подробностей рассказал об этом запоздалом вызове, когда, к счастью, его талант оказался бессильным. Подозреваю, что вопреки медицинской этике он об этом не жалел. Запомнился его рассказ о кунцевской даче, где деревья, посаженные в шахматном порядке, обеспечивали охранникам обзор, а вождю – безопасность. В доме его изумили инвентарные бирки на мебели и вырезанные из журнала «Огонек» репродукции известных картин, прикрепленные к стенам канцелярскими кнопками. Потом, спустя много лет, некоторые казенные перья об этом с восторгом писали, восхищаясь скромностью вождя. Действительно, буржуазной эстетике он был чужд, жил без семьи, а потребностей было немного, всего одна – неограниченная власть над огромной страной.

Вернувшись из дома отдыха, мы с Мариной разъехались по своим домам. Жить семьей пока было негде. Я в это время обитал в Черемушках, в крохотной семиметровой комнате, которую снимал у некоего пенсионера по имени Юда Соломонович. Он вдвоем с женой проживал во второй, тоже небольшой комнате, и для него сорок рублей, которые я платил ежемесячно, составляли тридцатипроцентную добавку к пенсии. Их двухкомнатная квартира была на третьем этаже четырехэтажного дома, построенного по проекту знаменитого инженера Лагутенко, получившего за достигнутую экономию золотую геройскую звезду, называемую в обиходе «Гертруда». Проект был чудовищно экономичен, когда на первом этаже плясали, на третьем спать было невозможно. В прежней жизни Юда Соломонович был важным человеком: он служил начальником тарного отдела Министерства лесной промышленности. Теперь сохранившаяся печать значительности на его лице плохо гармонировала с домашними тапочками, но в общем это были тихие доброжелательные люди, главным жизненным интересом которых был приходивший время от времени сын, конструктор железобетонных изделий, и предметом семейной гордости была какая-то необыкновенная балка, которую с почетом провезли по Красной площади на первомайской демонстрации. Сын, видимо, был ученый малый и педант, своему ребенку составлял почасовое расписание суток на школьные каникулы, и однажды я услышал воспитательную беседу, где папа говорил маленькому сыну буквально так:

– В собаку нельзя бросать камни, потому что: а) ей будет больно, б) она может тебя укусить, в) тебя заберут в милицию – и так далее.

Словом, это была добропорядочная советская семья, которая относилась ко мне вполне лояльно, но, конечно, привести в эту комнату жену было невозможно.

К счастью, знакомые поселили нас на лето в академическом доме в квартире профессора Лавровского, который уезжал с женой на дачу в Мозжинке. Владимир Михайлович, историк-медиевист, очаровательный, очень пожилой и очень энергичный человек, развлекал обитателей соседних квартир бурной игрой на рояле и коллекционировал деревянные духовые инструменты народного происхождения. Он был женат на сестре академика Шулейкина, общих детей, сколько я знаю, у них не было, а у профессора девять лет назад неожиданно возникла на стороне дочка, которую он трепетно любил. Профессор увлекался пешими прогулками, и когда однажды мы вместе вышли из дома, я с трудом поспевал за человеком, которому шел уже восьмой десяток.

Лето пролетело быстро, и пришлось нам скитаться по съемным квартирам. Мы жили в узком пенале громадной коммунальной квартиры, занимавшей целый этаж дома в Армянском переулке, видимо, бывшем общежитии, больше похожем на казарму, где полчища крыс атаковали посетителей уборной, представляющей собой так называемый люфт-клозет, жили в холодной комнате в Плотниковом переулке, и, наконец, к концу зимы обрели вожделенную жилплощадь в «красных домах».

Теперь нам представилась возможность близко изучать новые слои общества. В соседней комнате проживала семья Новиковых: муж, жена и дочка четырнадцати лет. Глава семьи Саша, благополучно сохранивший к сорока годам интеллект и темперамент тринадцатилетнего подростка, был инвалид войны. На фронте он потерял руку, но боевой задор не утратил и, выпивая, дрался с женой, а одержав победу, держал ее единственной рукой за горло и кричал:

– Сдаешься?

Мария Петровна была слабая женщина, служила страховым агентом и обычно сдавалась, после чего наступал мир, позволяющий им вместе воспитывать дочку Надю, которая имела уже свои жизненные принципы, и когда родители в середине недели загоняли ее в ванную, кричала:

– Я не идиотка, чтобы по четвергам мыться.

В третьей комнате жили пенсионеры – дядя Коля и его старуха Любка. Дядя Коля был колоритный сибиряк, богатырь, который, по собственным словам, в жизни болел только дважды: один раз чирьями, и другой раз тоже чирьями. Передвигался он медленно, наклонившись всем туловищем немного вперед; и, глядя на его громоздкую, неуклюжую фигуру, излучающую былинную мощь, невольно казалось, что генеалогия дяди Коли восходила не к приматам, а к какой-то неизвестной ветви прямоходящих медведей.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация