Будучи среди этих энтузиастов единственным компетентным в автомобилестроении специалистом, я попытался объяснить Темкину, что хотя их проект альтернативен существующему в стране автомобильному производству, он не должен противоречить здравому смыслу. Конечно, можно построить более или менее универсальный цех крупной листовой штамповки, но нормальный процесс создания автомобильного производства начинается с выбора его объекта, то есть автомобиля, а это сложная и многоплановая работа. Проект цеха бессмысленно заказывать в Германии, мы можем его сделать собственными силами, что обойдется в несколько раз дешевле, а качество проекта зависит от возможности предусмотреть установку современного зарубежного оборудования, то есть от выделения на эти цели валюты.
– Стоимость проектирования для нас не существенна, это соразмерно нашей суточной экспортной выручке, – заявил Темкин, – а наши автомобили никуда не годятся, поэтому доверить вам выполнение проекта мы не желаем.
Нежелание слушать специалистов – известная черта многих начальников, особенно если мнение специалиста противоречит их собственному. Звезда героя сделала Темкина квасным патриотом, но своеобразным. Позднее в поездках по Германии он доказывал мне и другим коллегам, что уровень и качество жизни немцев не выше нашего и мороженое у нас дешевле и вкуснее. А вот для правильной оценки отечественных инженерных мозгов патриотизма не хватало.
Убедившись в его непробиваемом упрямстве, я написал соответствующее письмо председателю объединения «Машиноэкспорт», которое как государственный посредник должно было бы защищать интересы государства, для чего и существовала еще монополия внешней торговли. Однако к концу перестройки о государственных интересах уже мало кто думал; ответ Машиноэкспорта был краток и прост: нам заказали – мы выполняем; деньги зарабатываются комбинатом, ему виднее, как ими распорядиться.
Как обычно, мои наивные попытки повысить эффективность затрат разбивались о монолит системы, где участники проекта были заинтересованы не в его доходности, а в сопутствующих ему личных выгодах, не связанных с сутью проекта. Для специалистов это заграничные командировки, престиж, служебный рост, для внешнеторговой организации – комиссионные от сделки и так далее.
Сломать эту систему было не в моих силах. Я сделал, что мог, официально заявил о необходимости ввести проект в нормальную колею, и теперь мне оставалось только добросовестно выполнить свои обязанности в качестве руководителя с советской стороны заказанного металлургами проекта.
Письма, которые я написал, я не мог не написать, будучи честным человеком, но с некоторой долей цинизма следовало признать, что организация проектирования в Германии имеет свои преимущества и для меня лично, потому что влечет за собой частые поездки за рубеж. Каждая такая поездка – это новые впечатления, новые знания, а также финансовый интерес. В конце восьмидесятых, когда и в Москве магазины любой специализации опустели, и ползучая инфляция набирала обороты, приток валюты, остающийся даже от скудных командировочных, был существенным для семейного бюджета. Советскому специалисту, командированному в Германию, в сутки платили пятьдесят одну марку; на эти деньги можно было пообедать без излишеств в ресторане средней руки. Поскольку завтрак входил в стоимость гостиницы, на что наша бухгалтерия научилась закрывать глаза, а обедали мы на принимающих фирмах, за свой счет надо было только поужинать, и то не всегда. Поэтому наиболее экономные и опытные брали с собой в поездку продукты: чай, сахар, сыр, колбасу и, конечно, водку.
Немецкие таможенники проверяли только наличие товаров, облагаемых пошлиной, однако, когда мы большой группой в первый раз прилетели в Кельн, таможенник, заглянув в портфель Темкина, вынул из него запаянную консервную банку, гладкая поверхность которой отливала металлическим блеском. Информации о содержимом она не несла и выглядела подозрительно.
Таможенник подбросил ее на ладони, словно оценивая вес; в банке что-то булькнуло.
– Was ist das? Что это такое? – удивленно спросил таможенник.
Твердокаменный патриот Темкин смутился.
Наступила пауза.
– Это мясные консервы, – сказал я по-английски.
Брови таможенника поползли вверх. Его добродушное крестьянское лицо выражало недоумение.
«Странные люди, эти русские, – можно было прочитать в его детски голубых глазах. – Неужели он думает, что у нас нечего есть».
– Gut, – сказал он и бросил банку обратно в портфель.
Банку эту в числе прочих деликатесов мы уничтожили одним прекрасным вечером в шикарном номере пятизвездной гамбургской гостиницы «Интерконтиненталь». Хлеб для ужина мне пришлось добывать внизу в ресторане, что вызвало у персонала удивление и легкий переполох. На фасаде гостиницы среди разнообразных флагов стран, граждане которых в это время здесь проживали, появился и флаг СССР, это был 1990 год, и как-то вечером в холле я услышал от проходящих мимо англоязычных людей в смокингах удивленную фразу: «И русские уже здесь».
Удивление было понятно: гостиницы этой сети очень дорогие, в их конференц-залах нередко проходят межправительственные переговоры, и советским специалистам они, конечно, были не по карману. Но фрау Дитрих, организующая наши контакты с немецкими фирмами, не жалела затрат и взяла часть расходов на себя. Она жила в богатом районе Гамбурга в собственной половине четырехэтажного дома на две семьи, разделенного по вертикали. Верхние два этажа были личными апартаментами, а первый этаж и цоколь служили офисом, где нам приходилось часто бывать.
В результате многочисленных поездок по заводам и переговоров с фирмами Машиноэкспорт заключил контракт на проектирование цеха с компанией Voss & Petersen, владельцами которой были два симпатичных пожилых архитектора, имена которых фигурируют в названии. Два принадлежащих компании проектных бюро общей численностью примерно сто человек располагались в Брауншвейге и Франкфурте-на-Майне и имели, видимо, неплохой опыт проектирования гражданских зданий, но каких-либо достижений в промышленном проектировании за ними не числилось. К сожалению, при выборе компании моим мнением не интересовались. Зато я впервые принимал участие не только в рассмотрении технической части контракта, но и в согласовании цены и был неприятно удивлен и даже шокирован тем, что джентльмены в безупречных белых рубашках и изысканных галстуках торговались примерно так, как это могло происходить на одесском Привозе.
Сошлись на двенадцати миллионах марок, что тогда было эквивалентно примерно восьми миллионам долларов. Технологическую часть проекта должна была выполнять фирма «Эрфурт – Крупп». С этой фирмой я от имени моего института «Гипроавтопром» подписал в начале 1991 года контракт на консультационные услуги, стоимость которых мы оценили в сто тысяч марок. Это был первый в истории института непосредственный контракт с зарубежной организацией, и этих денег тогда было достаточно, чтобы прокормить семьсот или, может быть, шестьсот – сейчас уже точно не помню – сотрудников института в течение года. В тяжелое время конца восьмидесятых это было очень кстати, тем более что работать по этому проекту должны были всего несколько человек.
