– Любовь к необычным женщинам – это не мое личное, а семейная традиция, – усмехнулся папа. – С моей стороны было бы даже неприлично ее нарушить.
– Какая традиция? – не поняла Нэла.
– Полистай семейные альбомы, сама увидишь, – пожала плечами мама.
– Альбомы потом полистаете. – Ваня вошел в комнату и кивнул на напольные часы; они в ту же минуту начали бить. – А сейчас поехали уже, не хватало только на рейс опоздать.
Он взял один чемодан, папа другой, мама посмотрела в зеркало на дорогу, вынула из волос заколку, перекинула через плечо длинный ремень дорожной сумки.
– Как отопление включается, помнишь? – спросил у Нэлы папа. – Ну, Ивана зови, если не разберешься.
– Вряд ли ей летом отопление понадобится.
В мамином голосе прозвучал вопрос: а останешься ли ты здесь до холодов?
Нэла не ответила – сама этого не знала.
Она проводила родителей до калитки и смотрела вслед, пока Ванина машина не скрылась за поворотом улицы, потом вернулась в дом. Она всю жизнь куда-нибудь уезжала, и любая перемена была для нее поэтому так же привычна, как одиночество, а если она чувствовала от того или другого печаль, то знала, как ее преодолевать. Простые приемы для этого знала.
Нынешняя ее печаль вряд ли была связана с отъездом родителей, все-таки Нэла жила отдельно от них уже дольше, чем вместе с ними, а теперь и всяческие способы общения, с каждым днем новые, позволяли не прерываться тем связям, которые не основаны на физическом соприкосновении.
От этих промелькнувших в сознании слов Нэла вздрогнула – прикосновения Антоновых рук и губ сразу же вспыхнули на ее губах, плечах. Такую связь, что и говорить, скайпом не заменишь. И что с этим теперь делать? Что делать с искрами, которые бегут по нервам, буквально по периферической нервной системе, просто от того, что некстати вспоминается сгиб его локтя, и плечи, и… Нэла покрутила головой, отгоняя физиологическое наваждение, и поскорее взяла с ломберного столика альбом, который мельком пролистывала два дня назад.
Пропастью казались теперь эти два дня – Нэла видела фотографии словно впервые. Впрочем, это было даже кстати: проще разбудить в себе интерес к новому, чем к привычному, а ей сейчас хотелось интереса к чему-нибудь внешнему, от нее отдельному, это было ей необходимо.
Да она и вообще не очень-то знала те семейные подробности, которые так милы бывают многим: кто на ком женился сто лет назад, кто где учился, кто какую сделал карьеру и кого родил. Она уехала из дому в том возрасте, когда собственное настоящее и будущее так огромно и требует таких усилий, что прошлое, даже свое, а уж тем более семейное, отходит на двадцать пятый план жизни.
Не то чтобы семейные фотографии возымели для нее какое-то особенное значение теперь, но они годились для того, чтобы отвлечь от тревожащих размышлений.
Судя по фотографиям, прадед Леонид Федорович Гербольд был из тех мужчин, которые делаются интереснее с годами. Но и в молодости он был хорош, это Нэла поняла по первому же снимку. Выпуск ВХУТЕМАСа, 1925 год, он стоит во втором ряду, потому что высокий, и не замечает, что девушка, стоящая впереди и слева, вместо того чтобы смотреть в объектив, запечатлеваясь для истории, оглядывается на него с таким выражением, которое не оставляет сомнений: влюблена по уши, даже скрыть этого не пытается, и до истории ей никакого дела нет. Пастельная девушка, нежная, вот кто франжипани-лилавади, а не Нэла с ее графическими чертами.
По высокому росту она узнала Леонида Федоровича не только возле здания ВХУТЕМАСа на Рождественке, но и на следующей фотографии, хотя там он был снят издалека и фотографировали явно не его, а общую панораму. Сначала ей показалось, что это просто огромное поле в рытвинах и ямах, но потом она узнала два дома, которые называли сторожевыми башнями, и поняла, что это их Сокол. Ну конечно, поселок еще только строится, и Леонид Федорович, стоя в грязи, окапывает пень, который торчит посреди будущей улицы.
«Неплохо, однако, зарабатывал начинающий архитектор, – подумала Нэла. – Два года как диплом получил, а уже дом себе мог позволить».
Папа водил их с Ванькой в музей Сокола, и из того, что он тогда рассказывал, она запомнила, что взнос на строительство делался в золотых червонцах. Они с Ванькой спорили, дороже ли был золотой червонец, чем обыкновенный, потом спросили у папы, и тот сказал, что дороже и что простой рабочий себе такого позволить не мог, да и не получил бы рабочий на это разрешения, потому что поселок строился для красной профессуры, партийных деятелей, инженеров, врачей, художников и прочих непростых людей. Значит, Леонид Федорович был человеком выдающихся способностей, раз его причислили к непростым вскоре после выпуска из училища.
Все-таки внимание ее рассеивалось, и она листала альбом машинально, пока не наткнулась на шляпку «ягодная чалма», которая и в прошлый раз сумела ее внимание остановить. Теперь Нэла всмотрелась в женщину, на голову которой эта шляпка была надета.
И что же это за женщина оказалась! Не трогательная прелесть цветка в ней была, а то, от чего мужчины теряют голову. То есть Нэла только знала, что это так, главным образом по картинам и книгам, а в жизни ей ни женщин такой сногсшибательной красоты, ни мужчин, сведенных ими с ума, видеть не приходилось. Но не из головы же их выдумали!
Фотография, которую Нэла вынула из стопки в конце альбома, как раз и подтверждала, что не из головы: женщину в шляпке легко можно было представить натурщицей Брюллова или художников парижского Улья.
В стопке обнаружилось еще два изображения этой красавицы – фотография и карандашный рисунок. На фотографии она была снята вместе с Леонидом Гербольдом, а рисунок, наверное, он и сделал. Во всяком случае в манере прорисовки деталей была такая тщательность, с которой не красавиц изображают, а здания, и не просто так, а с производственной целью. Зато этот рисунок давал представление о внешности женщины даже лучше, чем фотоснимок.
Быстро перебрав всю стопку, Нэла убедилась, что фотографии там сплошь женские, и снова подумала, что Леонид Федорович, скорее всего, отложил туда свидетельства увлечений молодости, потому и альбом обнаружился только сейчас. Не хотел он, наверное, чтобы супруга о них знала.
«Да, эта на супругу не похожа, – подумала Нэла, снова вглядываясь в карандашный рисунок. – На таких не женятся. Вернее, такие себя замужеством не обременяют».
И опустила альбом на колени. Не помогало ей прошлое, впустую увлекало замысловатым своим узором. Как бы ни решил свою неведомую жизнь прадед Леонид Федорович Гербольд, но все это было и исчезло, а ей предстоит разбираться со своей жизнью сейчас, и не только решения у нее нет, но нет даже сколько-нибудь сильного желания – физическое не в счет, – которое могло бы его подсказать.
Глава 8
– Вы, Леонид Федорович, имеете представление о том, что такое совместный труд, притом именно творческий труд. Это, должен заметить, редкость в наше время во-первых, и среди представителей свободных профессий во-вторых.
