Фотограф мчался, как заяц по полям, им овладело безумное желание схватить эту женщину за руку и сбежать с ней на другой конец света. Туда, где нет ничего, кроме Сейчас. Ни чувства вины, ни угрызений совести. Он понял, что выбрал не то направление, и мысленно чертыхнулся.
Черррт! Хочу увидеть платье.
Ему повезло: в последний момент он вскочил в автобус № 211 и через семь минут был у ратуши. Приехал заранее, так что пришлось ждать, присев на скамейку. На другом конце площади, на парковке перед восхитительным зданием мэрии из кремово-орехового кирпича, рядом с фургоном припозднившегося торговца, собралась небольшая толпа – человек тридцать. Люди смеялись, что-то оживленно обсуждали. Чуть ниже по обеим сторонам улицы росли две старые липы. С колотящимся от волнения сердцем Бертран спрятался за той, что стояла слева, в пятидесяти метрах от паперти, где кучковались самые пожилые гости. Мужчина лет сорока держался в сторонке, нетерпеливо меряя шагами площадку. Кто-то разговаривал по телефону, другие делали селфи с бабулькой-старейшиной. Бертран заметил, что детей в семействе немного, поэтому лейтмотивом торжества наверняка станет фраза: «Ну что, когда ждать крестин?»
О, он прекрасно знал свадебную церемонию, и Лолина не станет исключением. Яркие, веселых цветов наряды, некоторые – безвкусные, но никого это не смущает. Подготовка длится месяцами, но неизбежно случается что-то непредвиденное. Классика жанра. Один гость не приходит, другой опаздывает, тот или та слишком громко разговаривает, или напрочь лишен чувства юмора и не понимает шуток, или забыл подарок. Этот мужчина слишком застенчив, та дама ужас до чего некрасива. А еще есть фо-то-граф. Тот, кто разглядывает, ловит момент и – само собой – никогда не попадает в кадр. Я… Иначе говоря, сгусток общества, сценарий жизни, которую хочется прожить. Ту, что я выбрал.
Бертран доел первый апельсин, сложил кожуру у своих ног и начал чистить второй. Куда, к черту, подевалась Лола? Принимает ванну? Какой она окажется? Будет улыбаться, как все новобрачные?
Бертран огляделся по сторонам. «Что, если Лола придет пешком, появится у меня за спиной? Как она отреагирует? Улыбнется? Даст пощечину? Поцелует Франка и пообещает любить его больше, чем меня?»
Не бойся, идиот. Белый кабриолет «Форд Мустанг» посигналил и припарковался слева от мэрии. Все мысли улетучились. Бертран оглох. Весь обратился в зрение.
Франк Милан в костюме тускло-серого цвета обошел машину, открыл дверцу и подал руку. Ей. Она поцеловала X, Y и Z. Кружевное кремовое платье, доходившее до лодыжек, сидело идеально, фата отсутствовала. Рукава три четверти. Босоножки-балеринки. Будущий муж обнял ее за талию.
Бертран благоразумно остался в «засаде» за липой. На расстоянии пятидесяти метров он был в полной безопасности. Затерянный среди гостей. С фотоаппаратом на плече. Он хочет сделать снимок. Один-единственный. Первый и последний. Нет. Беги. Немедленно! Лола обернулась, три человека расступились, ветер растрепал ей волосы, и она пригладила их рукой. Бертран щелкнул затвором. Серьезное лицо. Обнаженные плечи. Сейчас. Щелк. Холодные пальцы, и сердце в огне.
За спиной Бертрана раздался детский голос:
– Привет-мсье-который-ест-апельсин!
Высокая девушка в шелковом бледно-розовом платье с темными косичками и взглядом пятилетнего ребенка улыбнулась, показала пальцем на оранжевую горку у подножия дерева и сразу убежала. Кто-то крикнул: «Ура новобрачной!» Лола взяла под руку седого мужчину, и они вошли в двери ратуши.
Бертран подхватил с земли сумки. Ура новобрачной! Она меня не видела. Он бежал, как будто по пятам гнались адские псы. На Тибете будет холодно, может, хоть там у него согреются руки… Поди знай. «Господи, пусть девушка в розовом расскажет, что видела мсье-с-фотоаппаратом-за-липой-который-ел-апельсин. Правда-правда. Кожура осталась на траве».
Пусть лучше промолчит и забудет.
* * *
Но кто может знать, что забывается, а что остается в памяти? Что умирает, а что продолжает жить. Что сохранится в голове Эльзы от Сейчас.
18
Приглашенный фотограф Каролина Грюмберг со знанием дела переставила цветы, повторив «букет новобрачной» из любимых Лолой роз «Пьер де Ронсар»
[16]. Никто не заметил перемены, но инсталляция задышала, стала рельефной, притянула на себя свет. Каролина напомнила будущим супругам то, что объясняла в предварительной беседе: «Я не существую. Вы на меня не смотрите. А я смотрю и вижу вас».
Франк улыбнулся мастеру съемки, потом Лоле. Она его поцеловала. Они слушали речь мэра. Переплетя пальцы, произнесли вслух клятвы. Никаких сюрпризов. Молодая женщина согласилась выйти замуж и теперь смотрела в глаза своему мужчине и не колебалась. Он ничего не скрывает и хочет быть с ней до конца дней. «Пока смерть не разлучит нас…» – «Клянусь хранить тебе верность». Новобрачная поклялась и… забыла Бертрана.
Фотограф растворилась в пространстве. Лола, сказавшая «да» мужчине с глазами, бирюзовыми, как вода в бассейне, была не той, которую обнимал Бертран. Та спряталась далеко-далеко, в мире невозможностей. Та танцевала одна в пустой квартире среди коробок с вещами и чувствовала себя легкой, как утренний июньский ветерок. Та Лола взбежала с этажа на этаж и в мгновение ока облачилась в красное платье, ждавшее своего часа в гардеробе.
Франк надел кольцо невесте на палец, произнес «да» – громко и уверенно. Все зааплодировали. Новобрачные поставили подписи, и Лола Баратье почувствовала, что становится Мадам Лолой Милан. Она улыбалась и готова была поклясться, что счастлива. Тетушка Элиза и другие гости поздравляли «молодую», целовали ее, а она смотрела на Эльзу, которая, раскинув руки, продефилировала за спиной мэра, между цветами, мимо гостей… Лола встретилась взглядом с матерью, они улыбнулись друг другу, и Каролина Грюмберг успела запечатлеть трех женщин.
Она очень гордилась этим снимком, хотя Эльза все-таки повернулась спиной.
Новобрачные вышли рука об руку, под веселый гомон гостей. Тучи плевались крупными горошинами дождя, они падали на паперть и разбивались. Лола подняла лицо к небу. «Свадьба в дождь – к счастью!» «Ура новобрачным!» И тут – дождь ли был тому виной или антрацит ступеней – она вспомнила другие тучи и другой холодный дождь.
Это был осенний день. Не первое воспоминание детства, но первая осознанная мысль. Неизвестно, когда и зачем рождаются идеи, но те, что называют стройными, оставляют четкий след. Как самолеты в небесах сине-стального цвета. Тонкие и прямые, они проходят насквозь, постепенно расширяются, светлеют и наконец сливаются с бескрайней лазурью. А потом возникают снова, совершенно синхронно, и на нас летит первая капля дождя. Мне было девять лет, моей сестре – четыре. Мама зашла в булочную, а я ждала на улице. Качала коляску Эльзы. Одной рукой. Военный самолет пролетел над нами с таким оглушающим шумом, что я испугалась: вдруг Эльза запаникует? Но она засмеялась. Смотрела на тяжелые, похожие на искры фейерверка капли и заливалась хохотом. Мама забеспокоилась, открыла дверь, выглянула и увидела: Кап! Плюх! Смех. Она посмотрела на меня, я улыбнулась. Фейерверк закончился, и Эльза замерла, затихла на полузвуке.
