А потом она наткнулась на статью, автор которой утверждал, что фотограф Бертран Руа исчез по собственной воле. «Кто это сочинил?!» – воскликнула она, глядя на экран компьютера. В следующую секунду появилась подленькая мысль: а вдруг так и есть? Уж лучше бы ей дали пощечину… Ладони стали влажными, Лола встала, вышла на балкон. Температура не поднималась выше пяти градусов, но почки на деревьях готовились выпустить на волю листочки. Птицы прыгали по земле в поисках корма. Малиновка держала в клюве травинку. Она строит гнездо, жизнь продолжается. Молодая женщина долго смотрела на труженицу, на лес, потом сказала:
– Бертран никогда бы так не поступил.
Дни текли однообразно. Лола занималась детьми, и это было утомительно, но чудесно. Чудесно видеть, как они растут, играют, касаются друг друга, лепечут слово «мама», хватают ее за уши, засыпают на плече. Они не могли утешить, но олицетворяли собой жизнь. Я прижимаю их к себе. Они теплые. Все время улыбаются. Обожаю их. Неделю назад я застала Ленни сидящим в кроватке. Он грыз молнию своего спального комбинезончика. Вечером Мария повторила этот номер.
Мы отправились в Безансон вчетвером, потому что наш новый дом не до конца обустроен. Я не хотела уезжать – из-за почты. Я никогда о тебе не мечтала – мне нужна настоящая жизнь. Хочу до тебя дотронуться. Новый дом стоит в центре Франкфурта. Он огромный, двухэтажный. Мне не нравится. Кажется, что он за мной наблюдает. Во Франции льет как из ведра. Я поехала за хлебом, сделала крюк и заглянула в Рив-сюр-Марн. Мне нравится этот город. На стене мэрии висит твоя фотография, прическа у тебя такая же, как в день нашего знакомства. Ты улыбаешься – не знаю кому, и мне это не нравится. Я скучаю. Сегодня 5 июня 2011 года, Бертран. Я ДУМАЮ О ТЕБЕ И О СЕБЕ. Хочу жить с тобой всегда. Жду тебя. Во Франкфурте дождь. Детям сделали прививки, и они температурили. А как ты себя чувствуешь? Орешник зазеленел, слива вот-вот зацветет. Парк нравился мне больше, улица слишком шумная. ГДЕ ЖЕ ТЫ, БЕРТРАН?
Июль новой информации не принес. В августе все четверо провели две недели в Нуазьеле и семь дней в Безансоне. Бертрана Руа в один день объявили погибшим и воскресшим. Лола, благодарение богу, узнала об этом из выпуска новостей в 20.00, когда отец Бертрана сделал заявление на камеру, очень достойное и сдержанное. «Наш сын исчез 13 декабря 2010 года. С того дня мы живем в ожидании. Больше мне сказать нечего». Взволнованное, напряженное лицо Марка Руа исчезло с экрана.
Франк не отвлекся от компьютера, Клод никак не прокомментировал сюжет, Мари-Анж ворковала с Ленни и Марией, а Лола заперлась в ванной, села на пол душевой кабины и рыдала так долго, что перестала понимать, где находится. Только с тобой. Капли падали и разбивались о ее кожу, она вымокла, а Бертран шел по пустыне и умирал от жажды. Лола завернула кран и услышала голоса, в том числе детские, они доносились, как сквозь вату. Мы в Безансоне, а ты потерялся в мире, который я ненавижу. Тебе сегодня исполнилось 32 года. С днем рождения, любимый!
Закончился сентябрь. Франк забыл про Лолин день рождения, а она не стала напоминать. Он не замечает, что я отдалилась… проживает жизнь как вечную… я не пытаюсь его переубедить, потому что уже живу с тобой, Бертран. В октябре случились только извинения мужа: не прошло и месяца, как он вспомнил о дне рождения жены – в тот самый момент, когда она поставила на стол блюдо с лазаньей. Франк взглянул на Лолу и заметил, что она осунулась и побледнела. Он покраснел. Сильно. Подошел к ней, крепко обнял и начал каяться:
– Черт, черт, черт! Опоздать на 33 дня! Прости, дорогая, прости меня!
Лола не произнесла ни слова упрека. Приняла как должное няньку на вечер, ужин в японском ресторане, духи, извинения, самобичевания – «я ничего не слышу и не вижу, я эгоист». Я с каждым днем ненавижу себя все сильнее. Ноябрь запер ее с Ленни и Марией в стенах ненавистного дома с холодными стенами. Она слушала голоса самолетов, летевших так низко, что начинали раскачиваться подвесные мосты.
Бертран считал самолеты, не видя их. ДУМАЙ ОБО МНЕ, ЛОЛА. Она видела его во сне. Ему хотелось быть в другом месте. Он по-прежнему понятия не имел, где его держат, зато не сомневался в страданиях родителей. Я опускаю голову, чтобы остаться живым. Я нужен похитителям. Они разбирают и собирают свое оружие, смазывают его, тренируются, играют в карты, спорят, молятся, пытают меня, едят всякую дрянь и… больше ничего. Ждут смерти – совсем как я, сидя на земле. Но они свободны. Во всяком случае, так мне кажется, хотя… Кому-то ведь они подчиняются. Выполняют приказ стеречь меня. Я – их работа? Да нет, жертвенное животное.
Солнце рисовало длинные тени у входа в пещеру. Она была очень глубокой и имела форму лежащего на боку конуса. Бертран делил ее с четырьмя охранниками: их разделяла решетка из толстых прутьев, забитых в скальную породу. Фотограф продолжал наблюдать за рельефами и цветом камня, припудренного цементной пылью. Кому-то пришла в голову идея, потом нашелся человек, воплотивший ее в жизнь. Кто из двух худшее чудовище? В последние две недели этот вопрос часто приходил Бертрану в голову. Иногда он говорил себе: «Наверное, это производитель стали…» – и задумывался, стал бы сам торговать подобным товаром, и если да, то при каких обстоятельствах…
Ответы не менялись – как и пейзаж. Нет. Я бы не стал, и нет, я не знаю, что находится там, справа от серой скалы. Выход смотрит на восток. Интересно, где они прячут машины? Через какой спутник устанавливают связь? О чем говорят? Уж точно не обсуждают рецепт блюда дня – они не готовят! Не зажигают огня. Не курят. Не мерзнут, не потеют, не испытывают жажды. Что для них важно? Чего они ждут от жизни? Думаю, я стану их райским джекпотом? Как они использовали фотографии и видеоматериалы? Что видят другие заложники? Неровную серо-коричневую землю?
Бертран ни разу никого не видел, но думал о них. А они – о нем, и тоже не потому, что знали о его существовании. Дело в том, что один заложник всегда чувствует, что где-то находится товарищ по несчастью. Такая связь реальна – мысленная, братская, человеческая, и она никогда – НИ-КО-ГДА – не порвется. Она помогает пережить очередную холодную ночь, не думать днем, но не избавляет от вопроса: «Доколе?»
Заложник живет в гнусной липкой полутьме, в давно не стиранной одежде. Бертран Руа запретил себе надеяться на спасательную операцию. Морпехи не поспеют на помощь, а божественное чудо… ну, это вряд ли. Свою «квоту» он выбрал, когда в дверь позвонила Лола и попросила отвертку. Он ответил: «Пойдем поищем». Он говорил ей: «Возьми меня с собой!» В парижское кафе, в холодный дом на улице Эктор. На твою кухню. Бертран помнил приглушенный свет в лифте гостиницы, они были там одни, стояли в противоположных углах. Твои волосы отливали золотом. Ты была серьезна. Смотрела на меня. Он тоже не отводил от нее глаз – целых три этажа, молчал, не касался (даже руки убрал за спину – во избежание…).
НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ. ВОЗВРАЩАЙСЯ СКОРЕЕ.
В декабре о Бертране Руа говорили намного меньше. Напомнили дату 13-е. Бертран подумал: Целый год. Лола: Я жду тебя, Бертран. Она сидела в одиночестве на антрацитово-сером диване и смотрела специальный телеочерк о заложниках за последние полвека. Журналист проделал большую работу, и результат получился впечатляющий. Он составил список заложников, по которым выдвигались требования, снятые похитителями на пленку, подробно все проанализировал. «Тема остается актуальной в мировом масштабе, более того, в ход идут новые технологии». Путешественники и люди, десятилетиями жившие на одном и том же месте, женщины и мужчины, служащие и священнослужители, одиночки и пары, семьи с детьми, просто компании и журналисты – много журналистов…
