– Мне нужна Большая, – сразу же сказал Маркел.
– Тогда это великий и богатый город Бухара, – с почтением сказал хозяин лодки. Не удержался и прибавил: – Самый красивый город на свете! Там живут самые богатые купцы и у них там самые дешёвые товары. Но попасть туда очень непросто! От Атбаша, куда ты собрался, это будет ещё сорок дней пути по Голодной степи, так это место называется. Там ни трава не растёт, ни воды нет в колодцах. Там ездят только на верблюдах. Ты верблюдов видел?
– Видел.
– Вот только они там и пройдут. А кони дохнут. И это хорошо! Никто чужой в Бухару не проберётся.
– А кто там правит?
– Хан Искандер. А раньше правил его дядя Муртаза-хан, отец Кучум-хана. Получается, Кучум-хан тоже бухарец, сам хан и сын хана! Но отец его не баловал, а как только Кучум возмужал, отец сказал ему: если ты настоящий мужчина из рода Чингиза, то должен сам добыть себе земли, и это будет тебе честь. Иди, он сказал, и добывай! Кучум пошёл и взял Кашлык, убил тамошнего хана Едигера, и стал Кашлыком и всей Сибирью править. А когда хан Муртаза скончался, Кучум в Бухару обратно не пошёл, а оставил её хану Искандеру, своему двоюродному брату, племяннику своего отца Муртазы. Искандер-хан остался в Бухаре, а Кучум в Кашлыке. Вот как Кучум Сибирь любит, ни на что менять её не хочет! Но злые люди его обманом ссадили с ханского трона.
– Ермак ссадил? – спросил Маркел.
Хозяин лодки усмехнулся.
– Нет, – сказал он, – Когда Ермак пришёл, Кучум просто собрал своих людей и откочевал в степь. Сибирь – это не только Кашлык, а ещё и Иртыш-река, и Обь-река, владычица вод, и Великая голодная степь. Кучум ушёл в степь и стал там силы набираться. И вдруг на него обманом наскочил Сейдяк-хан и прогнал Кучума с ханства. У Сейдяка было несметно войска, он их из Муголии привёл.
– Когда это было? – спросил Маркел.
– Этой зимой, – сказал хозяин лодки. – Но уже этой весной Кучум опять собрался с силами и прогнал Сейдяка за Ишим-реку в глухую Барабинскую степь, а сам опять стал править ханством. И это справедливо, потому что Кучум – сам хан и сын хана, Кучум правит Сибирью, а его отец правил Бухарой, а ещё раньше его дед, Ибрахим-хан, правил не только Бухарой, но и Хорезмом, и Самаркандом, и всеми другими тамошними ханствами, а их предок, Шибан-хан – пятый сын Джучи-хана, сына великого Чингиза, который правил всем миром. А кто такой Сейдяк-хан? Потомок Тайбуги, погонщика верблюдов. Тьфу! Ему только в Атбаш ходить, а не Кашлыком править. Кашлыком правит Кучум, а Сейдяк сидит в степи, на кургане, и воет как голодный волк!
Тут хозяин лодки резко махнул рукой и замолчал. И больше уже ничего не рассказывал. Да Маркел ни о чём и не спрашивал, а только старался запомнить всё, что услышал, а потом повторял про себя.
А когда Маркел ночью лежал у себя в шалаше, то больше думал уже вот о чём – что про Кучума и про Сейдяка хозяин лодки говорил, похоже, правду, а вот про Ермака кривил. Зачем это ему?! Долго ещё Маркел лежал, ворочался, прикидывал и так и сяк, пока заснул.
ГЛАВА 36
В ту ночь Маркел спал плохо, снилась всякая дрянь, даже вспоминать не хочется. А утром встал, вышел из шалаша и первым делом спросил, сколько ещё плыть до Атбаша. Хозяин лодки ответил, что три дня, никак не меньше. Сели перекусывать. Опять была полба, Маркел ковырял её ложкой, вздыхал. Хозяин лодки спросил, чего он сегодня такой невесёлый. Маркел промолчал. А что ему было отвечать? Рассказывать свой ночной сон?
Они сели в лодку, поплыли. Места начались совсем дикие, дремучие, и было очень много комарья, ну просто никак не отбиться. И небо было мрачное, серое, и ветер всё время дул в лицо. Маркел старался не смотреть вперёд, а по сторонам смотреть было не на что – берега были безлюдные, густо заросшие, угрюмые. Маркелу то и дело вспоминался ночной сон. Никак нельзя было его забыть! Сон так и пёр! Маркел крестился, читал «Отче наш», «Верую» – не помогало.
А сон был такой. Будто Маркел стоит в лесу на тропке и знает, что невдалеке от него Пелымский городок князя Аблегирима, а тропка ведёт к той священной вогульской берёзе на их священном молельном месте. Маркел чует, что его там ждут, но он стоит на месте и почему-то очень не хочет идти. Он только смотрел в ту сторну. Никого там видно не было, тропа была пустая. Потом вдруг затрещали ветки, раздались шаги. Шаги были очень тяжёлые. Маркел подумал, что надо бежать, но ноги его не слушались. А шаги становились всё ближе и ближе! Потом ветки раздвинулись, и на тропу вышел деревянный болван. Он был саженного роста, на нём был деревянный шлем, а в правой руке он держал нож, тоже деревянный. Болван шёл медленно, поскрипывал. Это не тот, думал Маркел, тот был соломенный, с копьём, и он того на клочья расстрелял, а этот не к нему идёт, этот ошибся! И ещё можно было убежать, а ноги как в землю вросли! Или, может, так оно и было? А болван был уже совсем близко! Рожа у него была страшенная: вместо глаз две дырки, вместо рта одна зарубка, вместо носа вторая, и всё. А нож стал уже железный! Болван поднял этот нож, второй рукой сорвал с Маркела шапку и схватил за волосы, резанул ножом по голове, по кругу, дёрнул за волосы и снял их как шапку, засмеялся страшно, сунул волосы себе за пояс, как добычу, – и стал человеком! Вогулом, конечно. В богатой шапке и в кольчуге. А Маркел, вместо него, стал деревянным. Маркел хотел закричать, да не смог, потому что кричать было уже нечем. Мысли тоже стали деревянными. Маркел только ещё успел подумать, что этот вогул и есть тот князь Агай, которого Маркел убил на стрельбище, а теперь Агай убил Маркела на их священном молельном месте…
И сразу стало темно. Маркел проснулся. Была ночь. Маркел долго лежал, молился, успокоился, закрыл глаза, сразу опять заснул…
И ему опять приснился князь Агай, который смеялся над ним и говорил, что вот что такое великая сила толых-аахтас, никто с ней не справится! А сейчас, прибавлял он, я тебя отведу к себе на Кондинское городище, там превращу обратно в человека – и вырву у тебя из груди сердце, обмакну в золу и съем, и выем весь твой костный мозг, а твои волосы повешу на нашей священной берёзе, но на самую нижнюю ветку, потому что только там тебе и место! И засмеялся, и схватил Маркела за руку…
Но тут Маркел, изловчившись, от него всё же вырвался, проснулся и всю оставшуюся ночь уже не спал, чтобы ему опять какая-нибудь дрянь не приснилась. Вот как тогда с Маркелом было. А теперь был день, и они плыли по реке, места были дикие, мрачные, с неба начало накрапывать. Как на погосте, подумал Маркел, не к добру всё это. И не Агая он боится, а просто почему-то вбилось в голову, что это был не просто сон, а это он так свою смерть почуял. А что! А такие места! Нож под ребро – и за борт. Плюхнешься тихо, никто не услышит. Подумав так, Маркел перекрестился. И ему вдруг сразу стало легче. Это, наверное, оттого, подумал Маркел, что он перед собой больше не таится. И это правильно! Если его судьба – сегодня помереть, то он всё равно помрёт, что бы он ни делал, так что дурить голову об этом – это только нечистого тешить. И Маркел даже заулыбался, и начал весело осматриваться по сторонам.
