У Галины не было сил спорить. Она открыла дверь машины, предложила:
— Давай хоть подвезу вас.
— Нет, Марат к тебе в машину не сядет.
— Ах, какие мы гордые джигиты!
— Пока, мама.
Наташа забрала у матери свою школьную сумку и направилась к Марату. Они пошли к школе пешком.
— Чего у тебя мать такая сердитая? — спросил Марат.
— Злится, — объяснила Наташа. — Операция не помогла, надо делать другую, а я отказываюсь.
— Почему отказываешься?
— А ты бы сам полежал лысый, с распиленным черепом, в палате на десять человек без туалета, и чтоб башка у тебя болела так, будто в ней топор торчит! Да прошел бы антибиотиков курсов пять, чтобы блевать круглосуточно даже от воды — вот я бы на тебя посмотрела…
— Лучше ослепнуть?
— Лучше, — убежденно заявила Наташа.
Некоторое время шли молча. Однако Марат не собирался сдаваться.
— А если поехать в Израиль или в Германию? — предложил он. — Я читал, там не так мучительно можно лечиться, там…
— А сколько это стоит, ты читал? Где такие бабки взять?
— Можно в Интернете собрать…
— Нет! — резко ответила Наташа. — Ты мне слово дал, что никто не узнает.
— Я хочу, чтобы ты была здоровой и… — Марат старался оправдаться.
— И красивой, да? Я что, фигово выгляжу? Не нравлюсь тебе?
Марат глядел на нее с тоской. По его взгляду было видно, что все не так, что Наташа ему очень нравится. Она чуть улыбнулась.
— Ну и все. Пошли скорее, опоздаем.
…Ира Шорина, как всегда, привела младших братьев и сестру в садик, и теперь, сидя на скамье, помогала Севке обуться. А он расспрашивал ее о своем предстоящем дне рождения:
— Это какой будет день?
— Среда. Заберу вас, и пойдем мороженое трескать.
— И пиццу!
— И на автоматах играть.
— Мать не разрешит… — уныло сказал Севка.
— Разрешит… Где левая тапка?
К ним подошла воспитательница.
— Здравствуй, Ира.
— Здрасьте, Ольга Викторовна.
— Мама денег не передавала? Вы за три месяца должны…
— Сколько там?
— Двенадцать…
— Я принесу, — пообещала Шорина. — Сева, пока!
Схватила школьную сумку и выбежала на улицу. Там ее поджидала большая черная машина с мигалкой. Ирина села на заднее сиденье, закрыла дверь и улыбнулась человеку, сидевшему в машине. Это был ее отец.
…Аня Мелкова догнала Барковского недалеко от школы.
— Привет, Барк!
— Привет. Случилось чего?
— Крис думает, что ты мне поможешь.
— С отцом?
Мелкова молча кивнула. Барковский протянул руку к ее рюкзаку.
— Давай понесу.
— Не надо, сама.
— Ты чего? — удивился Барковский.
— Боюсь, — объяснила Аня. — Вдруг он следит. Сказал: увидит меня с парнем — прибьет.
Она силилась не заплакать, но слезы так и текли у нее по лицу.
— А мать что говорит?
— Говорит, что у него куча проблем на работе. Что я его провоцирую. Короче, что я сама виновата. И что мне делать?
Барковский не замедлил с ответом — он был у него готов:
— Быть сильной. Как в «Спарте».
— Ты о чем? — не поняла Аня.
Барковский огляделся, отошел к газону, склонился над оградкой. Расшатал один из штырей, на которых держалось ограждение, вытащил его, протянул Мелковой:
— На!
— Зачем?
— Это дрын. Встреть его. Дай ему этой штукой в табло. Сразу, без разговоров. Если боишься, бей со спины. Бей, пока не попросит пощады.
— Ты псих! — воскликнула Мелкова. — Так нельзя! На старших руку не поднимают!
— Тогда не спрашивай меня, — сказал Барковский.
Мелкова бросила на газон тяжелый штырь и снова заплакала. Барковский пожал плечами и пошел дальше.
…Пока ехали до школы, Шорин-старший успел переговорить по телефону с нужным человеком и получить всю необходимую информацию. И когда машина остановилась у ворот школы, он повернулся к дочери и сообщил:
— Значит, так. Беспокоиться пока не о чем, все на контроле. Задает нормальные вопросы — отвечай. Задает плохие вопросы — молчи. Если что, звони мне. Не опоздаешь?
Ирина выглянула в окно. Увидела группу одноклассников, с интересом глядевших на огромный внедорожник с мигалкой. Можно было догадаться, что они сейчас обсуждают: кого это привезли на такой тачке.
— Ну вот, теперь все будут пялиться, — сказала она. — Говорила же: не надо к школе!
— Плевать. Скажешь, хахаля завела из олигархов.
— Ой, ладно, — ответила Ира и усмехнулась.
— Смешно тебе? — спросил отец.
— А тебе грустно?
— У меня предчувствия нехорошие.
— Давно?
— Ой, ладно. Как только ты объявилась.
— Ну, извини, — сказала Ирина. Она готова была обидеться. — Я думала, ты обрадуешься, что дочь нашлась. Большая уже, памперсы не надо менять, шмотки покупать. Денег не просит…
— Да лучше бы ты денег попросила, чем эта история…
— Опять извини. Я вообще к тебе идти не хотела. Но потом подумала: раз у меня такой край, к кому мне идти, как не к отцу?
Некоторое время отец и дочь смотрели друг на друга со сложным выражением, потом, не сговариваясь, оба произнесли фамильную фразу:
— Ой, ладно!
И так же дружно улыбнулись.
— Слушай, дочь, — сказал отец. — А денег-то дать?
Ирина вспомнила кое-что и спросила:
— Можешь дать двенадцать тысяч? Если нет, не обижусь.
Шорин молча вынул из кармана бумажник и отсчитал деньги. Пока считал, спросил:
— Кстати, как мать?
Ирина на вопрос почему-то не ответила. Пересчитала полученные деньги, деловито заметила: «Тут больше», — вернула лишнее. Подняла глаза на отца, сказала:
— Ну, я пошла. Спасибо, папа.
Неловко поцеловала отца в щеку и вылезла из машины. Суворова, Худяков, Палий, а также кое-кто из других классов с интересом за этим наблюдали. И увидели, как вслед за их одноклассницей Ирой из машины с мигалкой вышел подтянутый мужчина в безупречном костюме, обнял и поцеловал дочь.
— Так это папочка такой у Шориной? — протянула Суворова. — Интересно…
