— Именно, Крюков, именно!
Капитан выпрямился и внимательно посмотрел на госпожу советника юстиции.
— Ладно, черт со мной, — сказал он. — Но если ты посмотришь на ситуацию с этой несчастной училкой моими глазами, если поймешь, что эта проклятая «Спарта», в которую они играют, весь этот блуд между учителями и учениками, эти странные смерти девочки и ее папаши-директора — все это имеет непосредственное отношение к ее самоубийству, то, возможно…
— Невозможно! — твердо заключила Липатова. — Причина смерти Истоминой установлена: перелом позвоночника вследствие падения с высоты. Признаков насильственной смерти, борьбы и прочего не выявлено. Я закрываю дело. И ставлю галочку. Если тебя лично что-то не устраивает, можешь заниматься этим делом в свободное от работы личное время. И…
Ее монолог прервал стук в дверь, после которого в кабинет бочком просунулся эксперт Сёма.
— Разрешите?
— Это срочно? — спросила Липатова.
— Просто ребята сказали, что Крюков у вас, — заявил Сёма. — Так я решил забежать и сказать, что та горелая бумага была из дневника Истоминой. И почерк тоже ее. Думал, вам будет интересно…
— А нам уже неинтересно, — отвечала Липатова. — Дело закрыто, брысь.
И, когда Сёма удалился, сказала:
— Кстати, никаких больше экспертиз по этому делу. Оно закрыто. Пиши.
Крюков взглянул на нее, кивнул и взял ручку…
…Прямо из кабинета Липатовой капитан Крюков снова направился в школу, теперь — в кабинет директора Царевой. И сообщил ей, что дело закрыто и погибшую учительницу можно хоронить.
— Как я понимаю, заниматься этим придется вам, — добавил он.
В самом деле — ведь у Анастасии Истоминой не было семьи и близких родственников.
— Ничего, справимся, — с достоинством ответила Царева. — К сожалению, не впервой.
Она ждала, что после этого капитан наконец уйдет и она долго его не увидит. Однако Крюков еще не все высказал.
— Брат ваш сводный, равно как и остальные члены дружного педагогического коллектива, также и ученики могут чувствовать себя спокойно и возвращаться к работе и учебе, — сообщил он. И посмотрел на директора, ожидая ее реакции.
Лицо Царевой пошло пятнами.
— Спасибо, я… постараюсь донести, — ответила она.
Крюков встал, направился к двери. Однако возле портрета покойного директора Русанова остановился и, кивнув на портрет, спросил:
— Хоронить будете на том же кладбище, где и они?
Царева покачала головой:
— Да вы что?! Юрий Васильевич в гробу бы перевернулся, если бы узнал, что Настя рядом с ним похоронена.
— Это еще почему?
— Потому что он ее ненавидел, — объяснила Царева. — Считал, что она виновата в смерти его дочери. Так перед смертью ей и сказал: «Ты — убийца…»
Глава 11
И вновь капитан Крюков был у себя дома. Но не один. Рядом с ним под одеялом лежала госпожа советник юстиции третьего класса. Заметив, что капитан уже не спит, она потерлась носом о его плечо и сообщила:
— Нос чешется.
— Это к выпивке, — отреагировал Крюков. — Хочешь выпить?
— В семь утра? И вообще, я, по-моему, до сих пор не протрезвела.
— Это защитная реакция. Чтобы не думать, как дальше жить.
— А у тебя какая защитная реакция?
Поскольку Крюков промолчал, госпожа советник юстиции продолжила:
— Тебе-то хорошо, ты в отпуске. А мне вставать.
— Тебе тоже хорошо, — заметил Крюков. — У тебя муж в отпуске и дочку с собой забрал, молодец. Мне тоже пора на самом деле. Сделаешь омлет? Ну, твой фирменный? У меня помидоры есть…
— А тебе-то куда в такую рань?
В ответ Крюков голосом примерного ученика пропел:
Я лучший в школе ученик,
Пятерки получать привык!
Выражение лица у Липатовой резко изменилось; она села на постели.
— Я же тебе запретила!
— А я в отпуске, — отвечал Крюков. — Очень красивый ракурс, госпожа советник юстиции…
Однако Липатовой было не до комплиментов:
— Крюков, если ты не хочешь, чтобы твой отпуск закончился увольнением…
— То будем просто трахаться, а о делах ни-ни, — закончил за нее капитан.
Липатова чуть не задохнулась от возмущения:
— Я не буду с тобой… никогда больше ты не дотронешься до меня, понял?! Ты что, взял отпуск, чтобы заниматься школой?
— Ты сказала, чтобы я занимался этим в свое личное время, — объяснил Крюков. — И я взял отпуск.
— Отпуск закончен, — заявила госпожа советник. — Я тебя отзываю.
— Черта с два! Ты мне не начальник.
— А кто я тебе?
— Любимая женщина.
Липатова помолчала. Потом уже другим, совсем не суровым голосом сказала:
— Если ты… если ты меня любишь, то прекрати. Пожалуйста, прекрати это.
— Где связь?
— Просто… если ты не бросишь это дело… я уже не смогу тебя защитить.
Лицо Крюкова стало серьезным.
— Даже так…
Однако он продолжил одеваться. И спросил госпожу советника как ни в чем не бывало:
— Сделаешь омлет?
…Марат Галимов сидел на кровати у себя в комнате. В руках он сжимал шапку-маску, которую совсем недавно снял. Он сидел и смотрел на банковские пачки евро, лежащие перед ним на кровати. Смотрел и улыбался…
Крюков не обманул Липатова: он действительно пошел в школу. На школьном крыльце он застал вахтера Филиппыча и уборщицу Валентину Леонидовну.
— Доброе утро! — приветствовал их капитан. — Как здоровье?
— Неплохо, — ответил вахтер. — А вы чего в такую рань?
— Кто рано встает, тому и третий лишний. Валентина Леонидовна, мне бы с вами парой слов перекинуться.
— Ну, перекинься, только ключи верни, — ответила уборщица. — Мне жильцов заселять надо.
Вахтер отправился мести школьный двор. А Крюков, оставшись наедине с уборщицей, сказал:
— Ключи я вам принес, только вы мне сначала на пару вопросов ответьте.
— А если не отвечу? Ключи не отдашь?
— Отдам, конечно, — заверил Крюков. — Я человек не вредный. Да и вы тоже. Улыбаетесь, как моя мама.
— Когда это я при тебе улыбалась? — удивилась уборщица.
— Да вот сейчас, — сказал капитан, и сам широко улыбнулся.
Валентина Леонидовна тоже не выдержала, засмеялась. Покачала головой:
