— Ну, психолог! Ладно, задавай свои вопросы.
Крюков не стал медлить и тут же попросил:
— Расскажите, из-за чего ваш покойный директор Настю Истомину не любил. Вы ведь в курсе?
— С чего ты это взял?
— Я умный, — похвастался капитан.
— Допустим. А с чего ты взял, что я тебе рассказывать про это буду?
— Да потому что трудно в себе держать, когда что-то знаешь, а поделиться не с кем.
Валентина Леонидовна покрутила головой, но устоять перед искушением и правда не смогла.
— Сначала-то он ее любил, Настю, прямо души не чаял, — начала она свое повествование. — Настя то, Настя сё… На «Учителя года» ее выдвинул, премии выписывал. А как у них с Алинкой — царствие небесное обеим! — до драки дошло, тут и понеслось. Ведь дочка!
Крюков был потрясен. Такого он не ожидал!
— Алина Русанова подралась с Истоминой? — спросил. — Когда?
— Да вот перед самой смертью Алиночки, в начале апреля, что ли…
— Не четвертого?
— Да не помню я число. После каникул сразу, это точно, я еще на работу с больничного не вышла…
И Валентина Леонидовна рассказала Крюкову сцену, которую она наблюдала своими глазами — точнее, одним глазом, через замочную скважину своей двери…
…Настя Истомина, в порванной на груди блузке, заплаканная, только что расставшаяся со своей подругой Гусей, поднималась по лестнице к себе домой. И вдруг, когда ступила на площадку перед третьим этажом, услышала знакомый голос:
— Что-то вы долго, Анастасия Николаевна…
Истомина в удивлении подняла глаза и увидела Алину Русанову. Та, одетая в спортивную форму, сидела на верхней ступеньке лестницы — прямо перед дверью Валентины Леонидовны.
— Что ты тут делаешь, Русанова? — спросила учительница.
— Вас жду, — ответила Алина.
— Ты со мной общайся в школе, пожалуйста, а сюда ходить не надо, — сказала Истомина. — Я твой классный руководитель, а не подружка.
Алина зло усмехнулась:
— Видела я сегодня, как мой классный руководитель с учеником целуется, теперь как-то не воспринимаю.
Истомина жалко улыбнулась; подошла к Алине.
— Так это ты была? Ты подсматривала? И что? Будешь меня шантажировать? Расскажешь папе, если я не… Что? Не поставлю пятерку в году? Не подделаю результаты ЕГЭ? Что тебе от меня надо, Алина?
Алина встала. Ее лицо изменилось; теперь оно выражало только одно чувство — ненависть.
— Чтобы ты, тупая провинциальная телка, больше к нему и на метр не приближалась, — раздельно произнесла она. — Вот что мне от тебя надо!
Лицо Истоминой вспыхнуло:
— Ты не смеешь! Даже если что-то было… Ты не смеешь так со мной! Пошла вон!
Но почему Алина Русанова должна была ее слушать? Никаких барьеров, разделяющих учителя и ученика, между ними больше не существовало, и возраст в счет не шел. Тут было одно голое соперничество; все решала сила.
— Легко, — Алина вновь усмехнулась. — Если пообещаешь отстать от него.
Но Истомина не собиралась с ней торговаться; это было унизительно.
— Русанова! — воскликнула она. — Если ты немедленно не…
Она не договорила — Русанова вдруг резко толкнула учительницу, так что та упала и покатилась по ступенькам. А Алина перешагнула через стонущую учительницу и направилась к выходу.
Валентина Леонидовна выскочила на площадку. Но не успела ничего сказать, как Анастасия Николаевна первая обратилась к ней:
— Валентина Леонидовна! Я вас умоляю!
— «Скорую»? — догадалась уборщица. — Сейчас вызову!
— Нет! Умоляю: никому ни слова! Умоляю: никому!
Вот что видела Валентина Леонидовна в тот день…
— Не знаю, к кому ее Алинка ревновала, — рассказывала она Крюкову. — Пацаны-то у них в классе все симпатичные. Да ведь все равно дети! Не могла Настя… Не верю. Алинка чего-то придумала.
— И после этого у директора начался конфликт с Истоминой? — уточнил капитан.
— Ага. Наутро прямо вызвал и так кричал, так кричал…
— И в гардеробе слышно было?
— Зачем? Я при этом была.
— Ах, вот что! Так это вы директору рассказали?
— А кто ж? Сам говоришь: если чего знаешь, то в себе удержать тяжело, рассказать охота. А тут сам бог велел.
Помолчала и добавила — пожаловалась:
— Настя со мной после того не разговаривала. Так и умерла в обиде…
И она заплакала.
…Барковский чистил зубы, когда в ванную заглянула Шорина и сообщила:
— Миш, там мужик какой-то к тебе пришел. Мне пора за своими бежать, а он стоит под дверью и не уходит.
— Что за мужик?
— Не знаю. Злой как черт. Может, полицию вызвать? Или… отцу позвонить?
— С ума сошла? — сказал Барковский. — Ты еще в Кремль позвони. Я сейчас.
Он дочистил зубы и пошел открывать. В квартиру буквально ворвался Сотников. И сразу же схватил Барковского за горло, прижал к стене.
— Твоя работа?! — прорычал он.
— Ты чего? Пусти! — отбивался Барковский.
Тут в коридор выскочила Шорина, вооруженная бейсбольной битой. Замахнулась ею на Сотникова, закричала:
— Руки убрал! Убрал, я сказала!
В ее голосе была такая ненависть, что Сотников подчинился: отпихнул Михаила, с удивлением посмотрел на Иру.
— Ну, ты совсем охренел, — сказал. — Она же ребенок…
— А я кто? Тоже ребенок, — произнес Барковский с непонятной интонацией. — Душишь маленького мальчика, дурак большой.
Сотников скривился, сказал:
— Надо поговорить. Наедине. Сейчас!
— Пошли на кухню, если ты успокоился.
— Я спокоен. Я абсолютно спокоен!
Они направились на кухню. Проходя мимо Шориной, Сотников остановился, спросил:
— Папа знает?
Ирина была удивлена: откуда этот чужой человек знает про ее отца? Ответила:
— Не ваше дело.
После чего вопросительно взглянула на Барковского. Взгляд означал: все нормально? Не нужна ли помощь? Он ответил:
— Все нормально. Это мой… друг. Иди за малышами.
— Ты уверен?
— Иди.
Когда за Ириной закрылась дверь, Барковский прошел на кухню, где Сотников жадно пил воду прямо из-под крана. Спросил:
— И в чем дело?
— Меня обокрали, — объяснил Сотников. — Вынесли из офиса сорок тысяч евро. Прямо из сейфа. Ничего не взломали, просто ввели код.
