— Это какой-то кошмар! Каждый день я мечтаю проснуться полгода назад, и чтоб ничего этого не было. Любая школа — это замкнутый коллектив. Конечно, болото напоминает. Всякое бывает… А вы сунули палку и крутите. Поднимаете со дна весь ил.
— Людмила Михайловна, три трупа — это не «всякое бывает», — напомнил Крюков.
— Но это же не убийства?! — воскликнула директор. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что у нас в школе убивают?
— Очень не хочу, — серьезно ответил Крюков.
Раздался стук в дверь, и вошел Лапиков.
— Можно? — спросил у директора. С Крюковым он даже не поздоровался.
— И вам здравствуйте, — миролюбиво сказал капитан. — Вопрос: камеры наблюдения в вашей школе…
Лапиков не дал ему закончить, возмущенно воскликнул:
— Что, я и в этом виноват? Не смешите меня!
— В каком смысле? — не понял Крюков.
— В прямом! Какие там камеры? Из десяти работают две, записи не хранятся, не архивируются…
— Так две работают? — удивилась Царева.
И, повернувшись к участковому, объяснила:
— Город выделил деньги на установку камер еще при Русанове, но на обслуживание денег не было. Поэтому я была уверена, что это все муляжи.
— А какие именно камеры работают? — спросил капитан.
— Одна уличная, на входе в школу, — объяснил Лапиков. — Она не наша, полицейская, потому и работает. Но то место, куда упала Настя… то есть Анастасия Николаевна, не попадает в ее обзор. Я проверял.
— Я тоже проверял, — кивнул Крюков. — А вторая?
— В рекреации на втором этаже.
— Можете вывести изображение с этой камеры на компьютер Людмилы Михайловны?
— Да, могу, — ответил Лапиков и сел на стул, который ему уступила Царева. Ввел команду, и на экране возникла рекреация возле кабинета английского. И там, на экране, они увидели толпу школьников, наблюдавших за дракой между Маратом и Барковским.
— Ого! Это что, прямая трансляция? — спросил Крюков.
Директор, не говоря ни слова, выбежала из кабинета.
— Знаете, почему я не сомневался, что именно эта камера работает, Игнат Антонович? — спросил Крюков.
— Почему?
— Потому что к этому вопросу привлекали вас. Думаю, вы любили посмотреть на свою возлюбленную: как она заходит, как выходит…
Лапиков сглотнул застрявший в горле комок, глухо ответил:
— Любил…
— Мне нужны записи с этой камеры, — заявил участковый. — Две даты: день самоубийства Истоминой и четвертое апреля. Прямо сейчас.
— Вы вроде в отпуске?
— А вы вроде на свободе? Пока?
Звучало это как угроза. Лапиков ничего не ответил и придвинул к себе клавиатуру…
Врезавшись в толпу школьников, Царева увидела Барковского, который избивал Марата, уже лежащего на полу. Директор схватила лидера класса, оттащила его от его жертвы. У Марата из разбитого носа и губы обильно текла кровь.
— Совсем ополоумели?! — воскликнула директор. — Полиция в школе! От кого, а от тебя, Барковский, я такого не ожидала! Не верила, что ты можешь быть таким жестоким!
— Да откуда вы знаете, что я с ним делал? — неожиданно спокойно спросил Барковский.
— Своими глазами видела — вот откуда!
И Царева показала на висящую под потолком камеру. Вот теперь Барковский удивился и встревожился:
— Хотите сказать, что она работает?
— Как выяснилось, да! И записи с нее прямо сейчас изучает капитан Крюков!
— Интересно… — задумчиво произнес Барковский. — А кому вы не верили, что я могу быть таким жестоким? Видимо, вам кто-то говорил, что я жестокий, а вы не верили. Говорите, раз ляпнули!
Людмила Михайловна не готова была терпеть такой хамский тон. Она цепко взяла Барковского за рукав и строго произнесла:
— Не смейте разговаривать в таком тоне с директором школы, молодой человек!
— Ладно, не буду, — согласился покладистый школьник. — Извините. — И тут же добавил: — Владимиру Ованесовичу, кстати, привет. Скажите, соскучились по физкультуре.
После чего вырвал свой рукав из руки директора и куда-то ушел. Тут прозвенел звонок, и директор воскликнула:
— Что стоим? Быстро по классам! Урок начинается!
Школьники разошлись по кабинетам. Одиннадцатый класс, у которого по расписанию был английский, вошел в «родной» кабинет английского языка. И Царева вошла вслед за ними…
Анна Липатова и Тоша сидели в машине советника юстиции. Тоша, верная своей привычке, с аппетитом поедала мороженое. Липатова закончила свой рассказ и спросила:
— Ну, что скажешь, Тоша?
Эксперт-криминалист пожала плечами:
— А что я скажу? Ничего не скажу. Вернее, так: разбирайтесь вы сами, Анна Анатольевна. Я-то тут при чем?
— Ты его лучший друг!
Тоша кивнула:
— Я Крюкова пятнадцать лет люблю, а все друг. Замуж вышла за нелюбимого, детей ему родила, и опять друг. Когда у него инсульт был, чуть не памперсы у него меняла. Сейчас звоню, таблетки заставляю пить. И все по-дружески. А любит он вас. Все эти гребаные годы. Так вы ему за эту любовь хоть что-то дайте!
Липатова не могла принять этот упрек. Никак не могла!
— Все, что я могла ему дать, я дала, — убежденно сказала она. — Я его защищала. А сейчас не могу, силенок не хватает. Враг слишком силен.
— А вы его не защищайте, Анна Анатольевна, — сказала Тоша. — Вы лучше помогите ему.
Вот этого Липатова не ожидала.
— Чем? Чем я могу ему помочь?
— Ну, если враг сильный, встаньте рядом. Один в поле не воин, а вдвоем легче — ведь так? Тогда и я с вами. А уговаривать его отступить… Ну уж нет, увольте. Так я ему хотя бы друг. А сделаю, что вы просите — и того не будет.
Липатова внимательно взглянула на нее, сказала:
— Знала, что ты так скажешь. Хорошо. Я буду ему помогать. И в связи с этим у меня одна просьба. — Она достала из бардачка распечатку. — Здесь номер дела и все данные. Погибшая Алина Русанова, из класса вашей самоубийцы. По какой-то причине в дело не попала информация о том, что у нее был секс перед самой смертью. Первоначальный акт заменили. Его надо найти, Тоша.
Тоша взглянула на распечатку, кивнула:
— Найду. Наш бардак тем и хорош, что в нем все теряется, но ничего не пропадает. Только у меня встречная просьба. Не называйте меня Тошей, пожалуйста. Это — его.
Липатова кивнула и протянула эксперту руку. И Тоша ее пожала.
Войдя в класс, Людмила Михайловна Царева заняла место за учительским столом. Оглядела класс. Здесь были все, кроме Барковского.
