— Он подросток! У вас нет права…
— Я тоже думал, что он подросток, — усмехнулся Крюков. Взглянул на Барковского: — Сказать ей? Или ты сам?
Однако лидер класса пока не был готов признаться во всем самостоятельно; требовалось подтолкнуть. И Крюков сказал:
— Его сегодня утром машина подвозила, крошечная такая — не видела? И знаешь, кто ее владелец? Барковская Алена Николаевна, 23 года, уроженка города Новосибирска. Сынишка у нее есть, Барковский Степан Михайлович, ему три года…
— Я не понимаю, — призналась Шорина. — Миш, это сестра твоя, что ли?
— Не сестра — жена, — поправил Крюков. — Бывшая. А бывший муж ее — вот он. Барковский Михаил Александрович.
— Я не понимаю, правда! — воскликнула Шорина.
И тогда Михаил Александрович наконец разлепил губы и сообщил:
— Ирка, мне 24 года. Я в разводе. И у меня есть сын.
Шорина смотрела на него не дыша. Наконец сказала:
— Я… я в курсе. Ну и что?
Теперь пришла очередь Крюкова удивляться:
— Ты что, знала?
— Врет она, ничего она не знала! — воскликнул Барковский. — Ну дай ты ей воды, капитан, у нее истерика сейчас начнется!
— Ничего у меня не начнется, — заявила Шорина. — Я просто… Да, это я там была с Алиной, правильно все.
— Девочка, это ты сейчас пытаешься отвлекающий маневр произвести или правду рассказать? — почти ласково спросил капитан.
— Правду… — выдохнула Ирина.
И она рассказала…
…В то утро Алина вышла из подъезда Барковского очень рано. Поежилась от утреннего холода и уже собиралась идти, но тут в кустах послышался шорох, и она вздрогнула. Однако, увидев, что это всего лишь жалкая Ирка Шорина, успокоилась.
— Напугала до смерти! — призналась она. — Ты что, следишь за мной, что ли?
— Нужна ты мне… — отозвалась Ирина.
— За Барком, значит?
— Да отстань ты…
— Я и не пристаю. Расслабон такой просто… Когда у тебя мужик будет, поймешь.
Она с удовольствием потянулась, наблюдая, как Шорина кипит от бессильного бешенства.
— Мишка, гад такой, уснул, — сообщила. — Будить жалко. Такой трогательный лежит… А мне домой надо…
— Не боишься одна по ночам шариться? — спросила Ирина.
— Не-а. Но ты, если хочешь, проводи. Чего ты тут одна сидеть будешь? Не пойдешь же ты к нему сейчас, есть же у тебя гордость хоть какая-то?
Шорина кивнула:
— Гордость есть. Пошли.
И они пошли к дому Русановых. Впереди темнел виадук. По дороге Ирина неожиданно для себя рассказала Алине о том, что этой ночью ушла из дома. Та взглянула на замухрышку с удивлением:
— Ну, ты крутая! Вот так вот, в чем была, и подорвалась?
— Ну да… Учебники потом заберу. А может, и не заберу. Посмотрим.
— Слушай, Шорина, мне прям неловко… — заявила Алина.
— В смысле?
— Ну, ты так круто решила изменить жизнь… Ушла из дому… Думала, придешь к Барковскому: «Миша, мол, я вся твоя!» А тут я, сучка такая, опередила. Но я ж не знала…
Она словно оправдывалась, словно ставила себя на одну доску с ней. И Ира поддалась на этот доверительный тон и предложила:
— А ты отстань от него, и все.
— То есть?
— Ну, было и было… Тебе ж это ничего особо не меняет… Тебе все равно. А я… я больше ни к кому… больше никого…
— Ну ладно, — согласилась Алина.
— В смысле?
— Хорошо, уступаю, — торжественно произнесла дочка директора.
Ирина смотрела на нее во все глаза. Неужели она говорит серьезно? Неужели… И тут Алина ей выдала.
— Если ты так уверена, что он тебя, дуру, только и ждет, — заговорила она. — На фига ему нормальная девчонка Алинка Русанова, которую даже портить не надо? Он, конечно, предпочтет целочку — тупенькую, серенькую, которую учить и учить, пока от нее хоть какой-то толк будет! Да, Шорина? Ты ведь целочка? Знаешь что, не теряй-ка ты времени! Иди-ка ты к нему прям щас, он тебя скорее на хер пошлет, идиотка ты несчастная! Так, чтоб я в школу пришла, и он мне на шею от ужаса быстрее бросился! Иди-иди! Иди!
Теперь стало ясно: она глумилась над ней, издевалась по полной. На дороге показался мусоровоз, и Алина вскочила на бордюр, чтобы пропустить неуклюжую машину.
— Добрая фея Алина дарит дурочке Золушке шанс окрутить принца! — воскликнула она, исполняя какое-то танцевальное па. — Ну, иди, чего ты стоишь-то, я же тебе уступаю, уступаю…
Внезапно она потеряла равновесие, оступилась… Мусоровоз ударил ее своим тяжелым бампером и отбросил к стойкам виадука. Водитель мусоровоза не заметил того, что случилось, машина уехала.
Шорина беспомощно оглянулась — нигде никого. Медленно пошла туда, где лежала Алина, похожая на сломанную куклу. Ее глаза были открыты, она была в сознании, но сказать ничего не могла. Лишь по чуть заметному движению губ Шорина разобрала одно слово: «Помоги…» Она отшатнулась и побежала — дальше, как можно дальше от страшного места…
Худяков, сидя на месте Лапикова, просматривал папку с фотографиями. Нашел несколько неудаленных. На одной была изображена Истомина — обнаженная, спящая на каком-то диване.
— А это у вас откуда? — воскликнул Худя. — Вам что, больше подрочить не на кого? Она же страшная!
Этого Лапиков уже не мог вынести. Он неумело, но сильно ударил Довженко по лицу, вырвался и кинулся на Худякова. Но Довженко перехватил щуплого учителя, свалил его на пол и начал пинать. К нему с азартом присоединился Худяков. Суворова попыталась их остановить:
— Вы чё, сдурели?
— Козлы, по башке не бейте! — поддержала Мелкова.
А Олеся Палий крикнула:
— Гошка, прекрати! Перестань, ты же его убьешь!
В этот момент кто-то отбросил ее от двери, ворвался в класс и выстрелил в воздух. Оглушенные Довженко и Худяков отскочили от Лапикова; все оглянулись на вошедшего. Это был Баграмов, и он был совершенно пьян.
— Испугались, твари?! — кричал учитель физкультуры. — Думали, Владимир Ованесович вас боится? А Владимир Ованесович вас к стенке! Предатель Довженко! Будете расстреляны без суда и следствия! Где ваш главарь?! Где Барковский?! Считаю до трех, потом стреляю!
И он угрожающе поднял большой пистолет. Но тут в кабинет ворвались несколько полицейских, за ними Царева.
— Всем на пол! Лежать! — кричали они.
— Он их расстрелять хотел! Вот он! — воскликнула Палий, указывая на Баграмова.
— Вы чё, ребят? Он же стартовый… — объяснил учитель физкультуры, сдавая полицейским пистолет.
