— Вечно он ржет, когда плакать надо…
— Ну да. Я в него так и втрескалась, — вдруг призналась Тоша. — У них практика была, а у нас в меде как раз зачет по патологоанатомии. Морг, трупы… Мальчики наши в обморок падают… А он ржет…
— Так ты что, из-за него в судебную медицину подалась?
— Ага.
— А почему мне рассказываешь? Больше не ревнуешь?
— Ревную, конечно, — еще раз призналась Тоша. Это был вечер признаний с ее стороны. — Просто понравилось, как вы этому упырю сказали, что Крюков крутой.
Тут у Липатовой зазвонил телефон. Она нажала «прием», спросила недоверчиво:
— Что? Какая Инга?
И тут услышала в трубке знакомый голос:
— Товарищ советник юстиции? Приятного аппетита…
…Школа, как и положено поздним вечером, была пуста. В кабинете информатики было темно. Человек, который в это неурочное время проник в кабинет, не собирался зажигать свет. Вместо этого он включил крошечный фонарик. Узкий луч высветил стоящие на столах и на полу компьютеры. Ночной посетитель осмотрел их один за другим и наконец увидел то, что искал. Вытащил торчащую из порта флешку, распрямился. Машинально выглянул в окно и увидел, что в школу входят две женщины. Одну из них он уже раньше видел с капитаном Крюковым…
Липатова сидела в кабинете директора школы. Царева выглядела неважно и говорила как-то странно. Заглянув за стол, советник юстиции обнаружила стоящую на полу бутылку коньяка. Однако она решила все же поговорить с директором и выяснить ситуацию.
— Меня попросил приехать капитан Крюков, — объяснила она. — Завтра у вас собрание, и он хотел, чтобы вы были к нему готовы.
— А почему он сам не пришел? — произнесла Царева, и стало ясно, что выпила она немало. — Почему его не было, когда тут арестовали учителя на глазах у всей школы?
Липатова насторожилась:
— Кого арестовали?
— Уважаемого педагога, учителя физкультуры, затолкали в машину в наручниках… Опричники…
Информацию нужно было уточнить, и Липатова спросила:
— Местные? В смысле, это была районная полиция?
— Районная… — кивнула Царева. — И о чем таком ваш Крюков решил меня предупредить? Я директор этой школы!
Говорить с ней дальше не имело смысла, и Липатова покинула кабинет.
Пока она беседовала с Царевой, Тоша ждала ее в коридоре. И здесь к ней неожиданно подошел какой-то парень, сказал:
— Здравствуйте…
Тоша от неожиданности вскрикнула:
— Господи! Вот так ежиков и рожают! В чем дело?
— Я вас видел вместе с капитаном, — объяснил Максим Юров. — Вы ко мне на разгрузку приезжали. Пожалуйста, передайте капитану Крюкову, что Максим Юров очень просил зайти к нему в гости. Это очень важно. А то я до него дозвониться не могу.
Тоша кивнула:
— Передам. «Юров. Гости. Важно».
Из школы Липатова и Тоша поехали в районный отдел полиции, куда доставили задержанного Баграмова. Здесь советник юстиции провела беседу с дежурным по отделению, после чего позвонила по телефону Инги и попросила Крюкова.
— Баграмов сидит в «обезьяннике», относительно трезвый, — рассказала она. — Тут тебя вроде никто не пасет. С дежурным я договорилась.
— Я тебя очень люблю, — отозвался Крюков.
— Вопрос с ночевкой это решить не поможет, — ответила Липатова. — Да, тут тебе еще от Антонины Николаевны сообщение.
И передала телефон Тоше.
— Привет, Крюков, — сказала она. — Таблетки пил?
— Тош, это сейчас важно? — раздраженно отозвался капитан.
— Это всегда важно. Но я не об этом. В школе меня до смерти напугал один юноша, Максим Юров. Просил тебе привет передать и сказать, что он тебя ждет в гости. Адрес не сказал.
…И вот Крюков в отделении полиции, в комнате для допросов. Напротив него сидел учитель физкультуры Баграмов и рассказывал:
— Понимаете, я каждый вечер совершаю пробежку недалеко от дома. А там рядом есть такое здание недостроенное. И вот бегу я мимо этого недостроя…
Баграмов бежал мимо недостроя, когда заметил у входа в здание какие-то фигуры. Там происходила какая-то борьба, кого-то затащили внутрь. Баграмов осторожно двинулся следом. Вошел, стал подниматься по лестнице. На одном из этажей услышал голоса. Когда выглянул из-за перегородки, увидел такую картину. У края площадки столпились девять человек, парни и девушки. Все они были в масках. А посередине стояла практически голая таджичка — прикрывалась обрывком халата. Это была Лейла — та женщина, что сидела рядом с водителем в кабине мусоровоза, сбившего Алину Русанову.
— Я ничего не видела! — кричала она. — Я в машине спала! Я не знаю!
Тут один из парней выдрал у нее из рук обрывок халата, а другой голосом Барковского сказал:
— Мы знаем, что ты виновата. Ты убила нашу подругу. И мы казним тебя по нашему обычаю. Ты готова умереть? Или расскажешь нам все?
Он сделал знак, и остальные сделали шаг, приблизившись к жертве.
— Я расскажу! Расскажу! — закричала Лейла. — Мне запретили, но я расскажу! Там была еще одна! Еще одна!
Шорина, стоявшая дальше всех от Лейлы, стащила маску — ее тошнило. И в этот момент Баграмов заорал не своим голосом:
— Полиция! Всем стоять, полиция!
— Спарта, алале! — крикнул Барковский, и все бросились врассыпную.
Учитель физкультуры вбежал на опустевшую площадку, набросил на Лейлу свою спортивную куртку.
— Вот сволочи! — бормотал он. — Вот фашисты! — И уже Лейле: — Идем скорей, простудишься!
…Крюков закончил записывать показания Баграмова, спросил:
— Это были точно они?
— Что я, голоса не узнаю? А Шорина-то шапку сняла… Я в темноте вижу хорошо, как кошка…
— Ладно. И вы с Лейлой пошли в полицию?
— Куда там! Она от меня как свистанула… Куртку унесла… Хорошая куртка, я специально для пробежек покупал…
— И что было дальше?
— Дальше я взял этого их фюрера, Барковского, за грудки. Сказал, что все расскажу директору. Что в полицию пойду. А он… он…
Учитель физкультуры вдруг всхлипнул.
— Оказалось, что у него на меня полное досье. Откуда?! Но это ж скандал! Люда… То есть Людмила Михайловна под следствие могла угодить. Хотя меня ни один суд не осудил! Это все сплетни! Но если бы он это досье… Я не решился, понимаете? Я их побоялся. И сбежал поэтому от вас. А потом запил… И тут так стыдно стало! Решил рассказать…
Крюков присел на корточки, заглянул ему в глаза:
— Так расскажи, раз решил! Что было в тот день? Почему Истомина так поступила? Я не могу никого привлечь за какой-то спектакль на крыше. Ни один прокурор за это не впишется. Но если это они убили Истомину… Они ее вынудили? Или выбросили, толкнули? Говори же ты, трус! Они?!
