Владимир Ильич поручил Инессе Арманд озвучить позицию большевиков. В этом можно увидеть доказательство его страстной влюбленности, но скорее он чувствовал, что может положиться на Инессу, в то время как другой более известный большевик мог не устоять перед соблазнительными призывами к объединению, идущими от его старых товарищей. Условия, выдвинутые большевиками, были откровенно абсурдными и неприемлемыми. Они призвали другие группы отречься от своих принципов и повести решительную борьбу с ликвидаторами. Меньшевики должны были подчиняться большевистскому Центральному комитету, польских социал-демократов следовало заклеймить как «буржуазных демократов». Они должны взять обратно клеветнические слова о большевиках, грязных деньгах и Романе Малиновском. Инструктируя Инессу, Ленин подчеркивал тот факт, что большевики не собираются обращать ни малейшего внимания на мнение большинства.
Они ни на каких условиях не согласятся на общепартийный съезд, где, по всей вероятности, окажутся в полной изоляции и в меньшинстве.
[218]
Брюссельское совещание проголосовало за объединение русских социал-демократов; большевики остались в меньшинстве. На этом прения были прекращены, чтобы продолжиться на конгрессе II Интернационала, который должен был состояться в августе в Вене. Если бы конгресс состоялся, то, вероятно, Ленину и его группе объявили бы строгий выговор и, возможно, исключили из международного социалистического движения. Но вмешалась война.
Война застала Ленина в Поронине. Тот факт, что он находился на отдыхе, вдали от Кракова, доказывает, что ему, как и огромному большинству его современников, казалось невероятным, что европейский кризис, начавшийся с убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда, обернется мировым пожаром. За несколько лет Европа прошла от одного международного кризиса до другого. Каждый, кто следил за событиями, происходящими в мире, одновременно ждал и страшился приближающейся катастрофы, но мало кто думал, что все произойдет летом 1914 года. Предыдущие кризисы породили ошибочное представление (нам следует об этом помнить сегодня): великие державы не допустят «настоящей» войны; рабочий класс Европы не позволит своим хозяевам превратить его в пушечное мясо.
Ленин уже давно понял неизбежность мирового конфликта. Сможет ли царская Россия с еще не зажившими ранами безболезненно втянуться в конфликт, который задержит развитие процессов, приведших к революции 1905 года? Он был уверен, что в данном случае западные социалисты предадут рабочий класс, а все разговоры о том, что с помощью всеобщей стачки можно остановить войну, являются типичной оппортунистической лакировкой действительности. Объявление о начале войны повергло в шок. Из польских газет Крупской удалось понять, что немецкие социалисты поддержали другие партии в рейхстаге при голосовании по вопросу о военных кредитах. Ленин не мог поверить в это. Он не ожидал, что лучшие из них, такие воинствующие марксисты, как Карл Либкнехт, могут согласиться с этим преступным решением.
[219]
Ленин обратился к человеку из своего окружения, знающему польский язык; Надя, должно быть, неправильно истолковала газетную информацию. Увы, все было именно так: парламентские представители партии Маркса и Энгельса единодушно проголосовали в поддержку правительства.
По практическим соображениям Ленин при известии об империалистической войне никак не проявил охватившие его одновременно гнев и ликование. Он, русский подданный, жил в стране, находившейся в состоянии войны с Россией. Развилась естественная шпиономания, даже в среде простых людей, живших в горах, которые не могли осознать всей полноты происходящего. Законопослушный крестьянин сообщил полиции о живущем в Поронине таинственном русском господине, который часто ходит в горы и, конечно, чертит планы стратегических объектов. Полиция провела обыск в доме, где жили Ульяновы, и обнаружила листы бумаги, исписанные цифрами, – безусловно, зашифрованные сообщения для вторжения казаков (на самом деле это была рукопись по аграрному вопросу, изобилующая статистическими данными). Однако полиция действовала спустя рукава, в обычной манере бюрократического аппарата Габсбургов. «Шпиону» объяснили, что на следующий день он должен явиться в полицейское управление ближайшего города. Там его допросят люди, более осведомленные в таких вопросах, чем простой деревенский констебль.
Ленина не соблазняла перспектива оказаться во время войны в качестве интернированного. Он обратился за помощью к Я. Ганецкому, поляку из своего большевистского окружения, по счастью оказавшемуся в Поронине. Мы еще встретимся на страницах этой книги с Ганецким. Во время войны он станет большевистским представителем в Швеции и сыграет важную роль в таинственных финансовых отношениях между немцами и большевиками. В Советской России он займет пост в Наркомате по иностранным делам, а затем его постигнет обычная участь старых большевиков при сталинском режиме. А в тот момент, чтобы помочь Владимиру Ильичу, он воспользовался всеми имеющимися у него связями с польскими социалистами в Галиции. По прибытии в Новый Тарг (как ему было предписано) Ленин был арестован и заключен в тюрьму. Несмотря на сложную ситуацию, Ленин пребывал в прекрасном расположении духа. Было ясно, что его заключение будет непродолжительным, в его защиту выступили очень влиятельные люди.
[220]
Ганецкий связался с лидерами Польской социалистической партии Дацинским и Мареком. Ленин считал их представителями вырождающегося шовинистического социализма. В 1920 году Дацинский стал вице-президентом польского правительства, чья армия разбила большевиков на подступах к Варшаве. Но идеологические разногласия не помешали полякам встать на защиту Ленина. Они заявили, что нелепо обвинять этого стойкого революционера в шпионаже. Крупская обратилась к депутату австрийского парламента Виктору Адлеру с просьбой воздействовать на имперские власти в Вене; один из документов (это был редчайший случай) был подписан фамилией по мужу, Ульянова. Много позже Ганецкий написал невообразимую ерунду в отношении доводов, которые использовались для освобождения Ленина. Якобы австрийские власти испугались, что арестовали человека, которого боготворил русский рабочий класс. На самом деле, по собственному признанию Ленина, сделанному им в 1924 году, поляки из чувства долга помогли товарищу-социалисту. Австрийскому министру внутренних дел объяснили, что Ульянов и его партия являются врагами царизма и вполне могут в дальнейшем оказать помощь. Через десять дней Ленина освободили из тюрьмы, а в сентябре он был уже в Швейцарии.
[221]
