Книга Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года, страница 108. Автор книги Адам Б. Улам

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года»

Cтраница 108

Закончился период поиска союзников; ему были необходимы преданные сторонники.

Теперь, когда он жил в Берне и Цюрихе (вдали от Плеханова и франкофильской атмосферы Женевы), Ленин взялся за решение гораздо более трудной задачи: восстановить, прерванные войной, связи с большевистскими организациями России. Связь осуществлялась через Скандинавию. В Стокгольме (откуда он тайно приезжал в Россию) обосновался уполномоченный ЦК Александр Шляпников, через которого Ленин поддерживал регулярные связи с Петроградом и Россией. После революции Шляпников превратится для Ленина в источник постоянного раздражения. Шляпников, этот сторонник эгалитаризма и фракционной деятельности, постоянно выражавший недовольство большевистской бюрократической системой, вынудил Ленина потребовать его исключения из партии, на что смелый большевик не побоялся рассмеяться Ленину в лицо. Но сейчас, во время Первой мировой войны, он был основным связующим звеном с Россией, и Ленин прекрасно понимал, что с таким человеком нужно быть в дружеских отношениях, проявлял заботу и внимание. «Если вы сердитесь на меня, то я готов принести любые извинения, так что, пожалуйста, не сердитесь», – писал Ленин после того, как Шляпников нашел его требование чрезмерным. И дальше: «Самые сердечные пожелания и всего наилучшего. Вы больше не будете сердиться?»

С первых дней в политике Ленин приучил себя требовать от подчиненных непосильной работы и поручать им невыполнимые задания. Шляпников должен был держать шведских социал-демократов (главным образом мелких буржуа) на почтительном расстоянии и в то же время сделать так, чтобы они забыли о прежних займах и предоставили большевикам как можно больше денег. Арест большевистских думских делегатов за их антивоенную агитацию (вместе с Каменевым, который должен был руководить работой большевиков в Петрограде) заставил Ленина переживать, но не за арестованных, а за себя. «Работа нашей партии теперь стала во 100 раз труднее». Обвиняемые, следуя его указаниям, устраивали нелегальные собрания и распространяли антиправительственные манифесты; трудно понять, что его больше удивило, их арест или вынесенный им суровый приговор. Ленин слышал в свой адрес горькие упреки, что, мол, он, Ленин, сидя в нейтральной стране, вдохновляет своих сторонников на опасные и безрассудные действия. «Вот она, судьба моя, – писал Ленин Инессе. – Одна боевая кампания за другой – против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма… И ненависть пошляков из-за этого. Ну а я все же не променял бы сей судьбы на «мир» с пошляками». Он не собирался сдаваться.

В период с 1914-го по февраль 1917 года внимание Ленина было приковано к событиям, происходящим на мировой арене. Основной задачей большевиков в России было сохранение людских ресурсов. Надвигающаяся революция должна была принять международный масштаб. Осуждая войну, Ленин временами испытывал страх: что, если империалисты заключат мир до наступления подходящего момента для перехода войны в мировую революцию? «Хитрые эксплуататоры ведущих капиталистических стран (Англии) стоят за мир (чтобы укрепить капитализм). Нас не должны смущать мелкие буржуа, сентиментальные либералы и тому подобное. Наступило время ударить в штыки. Это факт, и, значит, мы должны бороться», – писал Ленин в ноябре 1914 года. Ни «умные эксплуататоры», ни «сентиментальные либералы» не смогут остановить кровопролития. «Кто реально получит выгоду от призыва к миру? Конечно, не революционный пролетариат. Не идея использовать войну, чтобы ускорить крах капитализма». [227]

Он только забыл о том, что миллионы человеческих жизней могли бы «извлечь пользу» от «призыва к миру».

Основные задачи, которые Ленин попытался решить на Циммервальдской (1915) и Кинтальской (1916) конференциях, заключались в том, чтобы удержать социалистов от стремления заключить мир и усилить воинствующий марксизм. Хотя социалисты, присутствовавшие на этих конференциях, относились к левому крылу представляемых ими партий, большевики с их экстремизмом чувствовали собственную обособленность. Даже будущая коммунистка Клара Цеткин поддерживала пацифистов, требовала мира без аннексий и международного примирения. Кроме того, существовала еще одна причина, по которой немецкие и французские социалисты были против призыва превратить империалистическую войну в войну гражданскую. Немецкий делегат напомнил Ленину, что им придется вернуться в свои страны. Уже сейчас в глазах правых, не говоря уже о правительстве, они выглядят не намного лучше, чем предатели. Как стало известно Ленину и неразлучному с ним Зиновьеву, несколько социалистов, не относившихся к большевикам, в Циммервальде примкнули к левым. [228]

В Циммервальде большевики набрали примерно семь или восемь голосов из сорока. Однако не следует думать, что Циммервальдская и Кинтальская конференции окончились полным провалом для большевиков, несмотря на призыв к «гражданскому миру». Наметился растущий раскол в рядах европейской социал-демократии; была проведена подготовительная работа по созданию нового, «чисто» марксистского Интернационала. То, что произошло с русским социализмом, теперь происходило в международном движении: умеренность чувствовала себя неловко и страдала от сознания своей вины перед экстремизмом. Некоторые из наиболее решительных противников Ленина в Циммервальде и Кинтале за несколько лет превратились в основателей коммунистических партий в своих странах. Некоторые, хотя и остались социалистами, стали защищать Советский Союз как «государство рабочих». Мартов и Аксельрод, присутствовавшие на этих конференциях, эмигрировали из Советской России.

Швейцарские конференции в какой-то мере излечили Ленина от одиночества. Как в 1907 году в Стокгольме, хотя и в меньшей степени, он вновь стал влиятельной фигурой. Большевики (это же касается и советской дипломатии) всегда испытывали удовлетворение на тех конференциях и съездах, где их противники пытались спорить с ними, считая огромным успехом и счастливым знаком, что эти прежде неразумные люди захотели сесть за стол переговоров и говорить об объединении. Вероятно, Ленин, наконец, понял несерьезность и бессмысленность своей позиции. Возможно, несмотря на все ругательства, слетавшие с его языка, он уже хотел «угомониться» и согласиться с большинством. Теперь он приобрел европейскую славу (которую не собирался терять) среди социалистов, совершенно отличную от той, что имел в 1914 году, когда его могли признать виновным и изгнать из II Интернационала. его временное спокойствие обеспечило ему симпатии противников. С другой стороны, его взрывной экстремизм помогал приобретать новых поклонников среди революционеров, которым не подходила выжидательная тактика социалистов-пацифистов. Сами того не желая, они подпадали под гипнотическое влияние его целеустремленности и демонстративного поведения. В Циммервальде Троцкий почувствовал, что вновь подпал под обаяние своего старого врага. Было ясно, что многие меньшевики устали от постоянных сомнений и возражений своих лидеров. «С каких это пор революционеры вырабатывают стратегию в зависимости от того, находятся они в большинстве или в меньшинстве?» – писал Ленин французскому социалисту, который просил его помягче говорить о Каутском, Мартове и других, кто, действуя из лучших побуждений, искал золотую середину между национализмом правых и экстремизмом большевиков.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация