Только уничтожение германского империализма может привести к миру.
Даже Суханов, который в начале войны гордо объявил, что всегда был «пораженцем», свидетельствовал: «В течение первых недель солдаты Петрограда не только не стали бы слушать, но не допустили бы никаких разговоров о мире. Они были готовы поднять на штыки любого неосмотрительного «предателя», ратующего за «открытие фронта врагу».
[247]
Это было весьма прискорбно для «интернационалиста», «циммервальдиста», каким считал себя Суханов. Как в приватной беседе объяснил Каменев, находившийся в Швейцарии Ленин метал громы и молнии против «оборонцев», но большевики в России совсем иначе относились к этой проблеме.
Известия о том, что большевики, судя по всему, рассматривают вопрос о примирении с меньшевиками, приводили Ленина в не меньшее бешенство, чем известия о пораженческих настроениях. Как и в 1905 году, политически грамотные рабочие не могли взять в толк, почему, когда революция призывает объединить все усилия, русские марксисты стремятся к разделению. Ленин, должно быть, представлял будущие бесконечные споры с Мартовыми, Данами и другими, тогда как все возможные усилия должны были быть брошены на создание новой русской, а затем и европейской, революции. Он был абсолютно уверен, что, оказавшись в России, сможет переубедить свою заблуждающуюся когорту, а поэтому должен как можно скорее вернуться домой.
Но как это сделать? Франция, Англия и Италия не собирались способствовать в проезде по своей территории человеку, который считал, что империалистическая война должна быть превращена в гражданскую. Тем русским революционерам, которые подобно Плеханову скатывались в оценке войны к оборончеству, помогали вернуться в Россию. А вот Ленин и многие другие, как известно, не проявляли дружественного отношения к союзникам. Под давлением Совета Временное правительство согласилось помочь возвращению изгнанников вне зависимости от их политических убеждений. Но даже в этом случае Ленин не мог быть до конца уверен, что, проезжая по Франции, не будет арестован и интернирован. Остался единственный выход: пробираться в Россию через вражескую территорию.
С первых дней войны германское имперское правительство и Генеральный штаб понимали, какую большую помощь они могли бы получить от русского революционного движения. Внутренняя подрывная деятельность врага признавалась во время войны законным оружием. В случае с Россией возможности использования такого оружия были безграничны. Для решения всех вопросов, связанных с русскими революционерами, у правительства Германии был компетентный специалист и советник, доктор Александр Гельфанд, не кто иной, как наш старый приятель «толстяк» Парвус, член русской социал-демократической партии, создавший вместе с Троцким теорию «перманентной революции». Война застала его в Германии, где он стал «социал-патриотом», чуть ли не немцем. Он разбогател, причем не только благодаря спекуляциям во время войны; германское правительство оплачивало его услуги по проведению пораженческой и подрывной пропаганды в Российской империи.
[248]
Гельфанд знал русских социалистов от Аксельрода до Зиновьева. Вполне естественно, что большевики должны были вызывать у него живейший интерес, но до Февральской революции он безуспешно пытался сблизиться с ними. Шляпников пишет, что во время пребывания в Скандинавии он категорически отвергал все попытки назойливого Парвуса. Большевики, жившие в Швейцарии, испытывали серьезные финансовые затруднения, но до февральских событий было бы немыслимо принять от Германии любую помощь.
Теперь в связи с революцией ситуация кардинально изменилась. Большевики, стремясь в Россию, нуждались в помощи Германии. Германский посланник в Швейцарии телеграфировал домой: ему сказали, что «известные русские революционеры хотят вернуться в Россию через Германию, поскольку из-за субмарин опасаются ехать через Францию».
[249]
Настоящая причина, как нам известно, заключалась совсем в другом.
Согласно всем советским источникам инициатива возвращения Ленина через Германию принадлежала Мартову.
[250]
Это был один из тех редчайших случаев, когда большевики решили приписать врагу конструктивную идею. Мало того, существует подозрительно много рассказов о нелепых планах Ленина, связанных с возможностью поездки в Россию. То он собирался ехать через Англию в парике, то через Германию, но со шведским паспортом и притворившись глухонемым. Ганецкий, агент Ленина в Стокгольме, весьма неумелый лгун, предлагает совершенно немыслимую версию: в марте Ленин просил его достать паспорта двух шведов, которые были бы похожи на него и Зиновьева. Ленин со своим неразлучным заместителем собирались проехать через Германию как два глухонемых шведа.
[251]
Есть серьезное основание полагать, что Ленин решил воспользоваться помощью немцев не только для того, чтобы проехать через Германию, но и ради получения финансовой поддержки – Ганецкий, кстати, работал у Парвуса.
[252]
Переговоры, по всей видимости, велись с максимальной осторожностью. Все, кто входил в контакт с немцами, были в близких отношениях с Лениным, но не являлись членами большевистской партии. Это были немецкий социалист Радек, Ганецкий, член Польской социал-демократической партии, и Боровский, имевший давние связи с большевиками.
Принимая во внимание вышесказанное, решение Ленина воспользоваться помощью немцев было вполне естественным. Оно полностью соответствовало выбранной им позиции. Ленин работал над созданием новой революции в России, которая, в свою очередь, должна была свергнуть правительство Германии и привести к победе революционного социализма в Европе. Большевики нуждались в деньгах. В период с апреля по октябрь невероятно возрос престиж партии, резко увеличилось число членов партии, что говорит не только о профессиональных талантах их лидеров, но и об огромных финансовых ресурсах. Они свободно тратили деньги на издание своих газет, на агитаторов и пропагандистов, на оружие для Красной армии. Эти гигантские суммы не могли складываться из партийных взносов (в апреле партия насчитывала сорок девять тысяч членов) и от продажи «Правды». Революции требовались деньги, и как в 1906 году Ленин, не колеблясь, получал их путем конфискации, так и в 1917 году он, не раздумывая, решил взять деньги у немцев. Если бы представилась возможность, он бы охотно принял финансовую помощь от Франции, Англии или Романовых.
