Теперь понятно, почему, потерпев фиаско в июне, большевики вскоре были готовы ввязаться в очередную авантюру. На этот раз дело чуть было не закончилось катастрофой. Неудачи большевиков в июне – июле были словно ниспосланы им судьбой; еще не наступил нужный момент. Даже если бы им удалось захватить власть, они бы ее все равно не удержали. Никогда еще Ленин не был так близок к крушению революционной карьеры, как в июне – июле 1917 года. Неизвестно, что бы произошло, если бы вялая, болтливая «революционная демократия», составляющая большинство Совета, активизировала свои действия.
К концу июня Ленин почувствовал себя крайне утомленным. Он находился на даче В.Д. Бонч-Бруевича, расположенной близ станции Мустамяки, в деревне Нейвола, куда 3 июля курьер принес ему известие о демонстрации рабочих и солдат в Петрограде. Неудачи на фронте вызвали взрыв негодования. Момент был в высшей степени критический. Правительство решило направить на фронт воинские части Петрограда. После выступлений Троцкого и Луначарского на политическом митинге в 1-м пулеметном полку было принято решение принять участие в демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам!». Они призвали другие воинские подразделения присоединиться к демонстрации; часть согласилась, часть сохранила «нейтралитет». Колонны 1-го пулеметного, 180-го пехотного запасного полков и рабочие Путиловского завода, оплота большевизма, двинулись к Таврическому дворцу. Под давлением масс большевистский ЦК принял решение участвовать в демонстрации, разумеется, чтобы «придать ей мирный характер». Итак, 4 июля Ленин вновь вернулся на арену массовых беспорядков.
«Возможно, нам следует попытаться сейчас» – так, по свидетельству Зиновьева, отреагировал Ленин на события начала июля. На солдат, которые полностью вышли из-под контроля, не было никакой надежды. Центральный комитет принял решение вызвать в столицу самый, как считалось, надежный пробольшевистский элемент, кронштадтских моряков. Двадцать тысяч моряков высадились 4 июля в Петрограде, чтобы принять участие в «мирной демонстрации».
Несколько сомнительно, что это была попытка государственного переворота. В своих воспоминаниях Ф. Раскольников, лидер кронштадтских моряков, пишет, что они были далеки от мысли о каком-либо физическом насилии, свержении правительства и тому подобном. Тогда возникает вопрос: зачем для участия в мирной демонстрации моряки взяли с собой винтовки?
[267]
В конечном счете Раскольников признает, с морянкой прямотой разрушая официальную версию партии: «В случае успеха демонстрации и поддержки с фронта партия имела возможность превратить вооруженную демонстрация в вооруженное восстание». Попытка ввести крейсера для устрашения столицы была остановлена исключительно инициативным товарищем морского министра. Он приказал установить минные заграждения и уничтожать любые крупные корабли, приближающиеся к столице.
[268]
По свидетельствам очевидцев, решимость и храбрость моряков не соответствовали их энтузиазму. Ленин и его штаб с горечью осознали, что моряки не намного лучше солдат, заполонивших улицы столицы. Гости из Кронштадта подошли к дворцу Кшесинской, откуда с балкона к ним обратились Луначарский и Яков Свердлов. По требованию собравшихся на балкон вышел Ленин, который приветствовал кронштадтцев как «красу и гордость русской революции». Он передал им привет от питерских рабочих, выразил уверенность, что лозунг «Вся власть Советам!» победит, призвал к выдержке и бдительности, но отказался давать какие-либо указания.
«Краса и гордость русской революции» продолжила движение к Таврическому дворцу, но уже стало очевидно, что с «мирной демонстрацией» не все в порядке. Попытка задержать Керенского окончилась неудачей; военный министр получил разрешение вызвать полки для защиты столицы. Это известие послужило причиной паники. Армия еще не была готова поддержать большевиков. Провал наступательной операции, выступления в тылу приносили все новые и новые жертвы. По мнению Ленина, «солдаты с фронта, обманутые либералами, могли прийти и разгромить рабочих Петрограда». В городе начались беспорядки, стрельба, столкновения моряков с контрреволюционными казачьими полками. В распоряжении большевиков вместо дисциплинированной армии оказалось вооруженное сборище мародеров, хулиганов и паникеров. Вот как описывал это Горький: «Грузовики, заполненные дрожащими от страха людьми с винтовками и револьверами… Эти винтовки стреляют по витринам магазинов, в людей, во всех направлениях… Они стреляют, потому что люди, держащие их, хотят преодолеть свой страх». Некоторые из моряков присоединились к толпе перед зданием, в котором находились Петроградский Совет и Исполнительный комитет, принуждавшие их взять всю власть. Что дальше?
Совет и его меньшевистские и эсеровские лидеры оказались во власти толпы. Еще до наступления кульминационного момента в ходе восстания большевистское меньшинство Исполнительного комитета выбрало специальную группу в количестве пятнадцати человек, которая должна была взять в свои руки руководство, как только «возмущенный народ» арестует небольшевистских социалистических лидеров и «министров-капиталистов». В своей книге Суханов рассказывает, что Луначарский сказал ему о существовании конкретного плана. Большевистский триумвират, Ленин, Троцкий и Луначарский, должен был взять власть в свои руки, и только нерешительность Ленина помешала осуществлению намеченного плана.
[269]
Но, несмотря ни на что, организаторы демонстрации перед Таврическим дворцом должны были признать, что игра окончена. Толпу можно было бы направить против нескольких невооруженных политиков, но более чем сомнительно, что «краса и гордость русской революции» смогла бы защитить большевиков от солдат-фронтовиков, рвущихся в столицу.
Пока шло совещание членов ЦК и ПК, некоторые небольшевистские лидеры пытались успокоить толпу с помощью обычных увещеваний: надо сохранить демократию, дисциплину и порядок. Эти нормальные обращения привели вооруженную толпу, уставшую от бездействия, в ярость. Моряки схватили одного из ораторов, эсера Чернова, министра Временного правительства, и затолкали его в машину. Для большевиков эти действия представляли огромную опасность. Их могли обвинить в расправе над Черновым, кумиром русских крестьян, и повлечь за собой самые серьезные последствия. Троцкий и Раскольников бросились к машине. Троцкий обратился к морякам с просьбой не осквернять общее дело убийством «социалиста Чернова». Эти слова не убедили моряков; тогда Троцкий попытался демократическим путем решить возникшую проблему: «Кто здесь за насилие, поднимите руки». Гораздо проще совершать насилие, чем голосовать за него. Поднятых рук не оказалось, и лидер «революционной демократии», потрясенный, но целый и невредимый, был отпущен на свободу. Раскольников несколько наивно замечает, что Чернов не поблагодарил их с Троцким. Большевики тут же обвинили в этом инциденте «провокаторов» (что маловероятно) и анархистов (это ближе к истине).
