Сомневаюсь, что в те первые дни, в период относительной беспомощности, голода, хаоса и разрухи, правительство Ленина пользовалось наибольшей популярностью. Хотя рабочие в основном поддерживали правительство. Крестьяне, если и не стали большевиками, то, по крайней мере, удовлетворились Декретом о земле. Еще не нависла угроза гражданской войны. На Дону казаки под предводительством генерала Каледина провозгласили независимость. Корнилов со своими заговорщиками двинулся на юг, чтобы поднять знамя восстания. Но в конце 1917-го и в первые месяцы 1918 года любые попытки вырвать власть у Ленина и его партии оканчивались неудачей. Большевики с уверенностью смотрели в будущее, если только…
Огромное «если» заключалось в двух взаимосвязанных проблемах – «хлеба и мира». Война оторвала миллионы крестьян от земли. Растущая инфляция, перебои с транспортом, голод – все эти причины вызвали крестьянские бунты в феврале 1917 года, что привело к падению дома Романовых. Затянувшийся голод грозил привести большевиков к таким же последствиям.
Только чудо могло решить эту проблему. Голод, эпидемии, террор продолжались до 1922 года, но правительство Ленина, хотя и было не в состоянии в то время решить эти проблемы, показало, что, в отличие от предшественников, не будет бездействовать.
Введение политики военного коммунизма стало первым шагом на пути решения продовольственной проблемы. Это была попытка управлять экономикой с помощью репрессий и запугивания, под лозунгом классовой войны, сваливая вину за нехватку продовольствия и ресурсов на саботаж буржуазии, а позже на кулаков, зажиточных крестьян.
18 января 1918 года Петроградский Совет заслушал доклад о тяжелой ситуации в столице. В некоторых воинских частях в течение шести дней не было хлеба. Небольшой запас продовольствия, прибывший в город, не удалось разгрузить и доставить по назначению. Всего сорок (!) рабочих было занято на разгрузке продовольствия, прибывшего в Петроград по железной дороге.
Ленин прокомментировал это следующим образом: «Все эти факты свидетельствуют о потрясающей бездеятельности петроградских рабочих». Надо создавать специальные «продовольственные отряды» для разгрузки поступающего продовольствия и организации похода против спекулянтов хлебом. Надо сформировать по крайней мере тысячу таких отрядов. Предприятия, которые не примут участия в этой работе, будут лишаться продовольственных пайков.
Правда, эти угрозы в адрес «масс» сопровождались призывом к их классовому чувству. По крайней мере на три дня следует лишить «зажиточную» часть населения продовольственного пайка. Они всегда могут обратиться к спекулянтам, пойти на черный рынок и там купить хлеб. Но все не так просто, поскольку тут же Ленин требует, чтобы спекулянтов расстреливали на месте.
[313]
Тяжелое положение, крутые меры. Но вероятно, среди этих «зажиточных» не только дворяне и бывшие царские чиновники, но и инженеры, врачи, кого Ленин пытался привлечь к работе на социалистическое государство. Они тоже должны оставаться без хлеба в течение «трех дней», они, которым всего несколько дней назад он гарантировал «привилегированное положение»? В этом заключается парадоксальность советской власти, в этом проявляется двойственность, свойственная натуре Ленина. Люди, которых искали, чьего расположения усиленно добивались, которым давали дополнительные пайки, неожиданно стали классовыми врагами, их преследовали и оскорбляли «люди с винтовками».
А вот с главной проблемой, стоявшей перед новым правительством, проблемой мира, ситуация складывалась иначе. Здесь не было никаких но и если; нельзя было свалить вину на буржуазию, саботаж, кулаков или что-то еще. Мир обещали большевики. Если его не удастся достигнуть, если солдаты не смогут отправиться по домам, никакие оправдания не помогут Ленину, и он разделит участь Романовых и Керенского.
Поначалу проблема казалась легкорешаемой. К счастью для себя, большевики были введены в заблуждение собственной пропагандой: они приходят к власти, призывают все народы к миру, русские солдаты братаются с солдатами противника, заключают «мир в окопах». Скоро германская армия растворяется в превосходящей по численности русской армии, с позором выгоняет офицеров, и заключается мир. Очень просто.
Историки никогда не прекращали критиковать большевиков за простодушное предположение, что германский солдат похож на своего русского собрата и что большевистская пропаганда окажет на Reichswehr (рейхсвер) такое же влияние, как на деморализованную русскую армию. Суждение в корне неправильное. Если бы рядовой большевик перед 25 октября был в состоянии представить Брест-Литовск, то, скорее всего, пустил себе пулю в лоб или присоединился к стойким меньшевистским оборонцам. Повторюсь: счастье, что они были столь наивны.
Но так ли наивно было в конце 1917 года рассчитывать на то, что Европа после трех лет войны испытывает отвращение к человекоубийству? Волнения вспыхивали во французской армии, на германском флоте, так что надежды большевиков питались не просто доктринерской глупостью.
Разделял ли Ленин эти надежды? его поведение говорит о том, что он более реально, чем большинство большевиков, оценивал силы германской военной машины. По сути, этот русский провинциал не испытывал особого энтузиазма, в отличие от космополита Троцкого, верящего, что в течение нескольких недель Комиссариат по иностранным делам будет распущен. Ленин, говоря 24 февраля 1918 года о врагах, о германской армии и ее командующих, воспользовался откровенно грубыми выражениями: «До сих пор наши враги были жалкими и ничтожными… идиот Романов… болтун Керенский… горстка студентов и буржуазии. Теперь против нас выступает гигант…»
[314]
Странный язык для социалистического доктринера. Никаких упоминаний о классах, о законах истории и т. п. Акцент делается исключительно на личной несостоятельности предыдущих противников и боеспособности немцев. В этом еще одна составляющая величия Ленина: его способность в решающие моменты абстрагироваться от любых иллюзий, порожденных доктриной.
Но в тот момент не было никакого выбора. «Солдаты, дело мира в ваших руках. Вы не должны позволить контрреволюционным генералам саботировать великое дело мира…» – с этими словами Ленин обратился к русским солдатам 10 ноября. Войска на передовой должны выбрать собственных представителей для ведения переговоров с неприятелем.
В тот же день Ленин обрушился на «лживую» буржуазную прессу, обвинившую правительство в стремлении заключить сепаратный мир с Германией. «Мы предлагаем немедленно начать переговоры о всеобщем мире». Но очень скоро он убедился в том, что западные союзники не собирались признавать в качестве правительства России эту группу анархистов и авантюристов.
Теперь об идее заключения «мира в окопах». Большевики легко решили вопрос о смене командования армией. Новым главнокомандующим был назначен прапорщик Крыленко. Прежний главком Духонин, отказавшийся выполнять указания Ленина, был смещен с должности, а затем убит революционными солдатами. Однако не с солдатскими советами Германии, а с главнокомандующим Восточноым фронтом должен был Крыленко достигнуть соглашения о перемирии. Большевикам предстояло сесть за стол мирных переговоров не с представителями рабочих и солдат, а с представителями императора Германии, Австрии, турецкого султана и царя Болгарии.
