Для начала правительство попыталось уговорить мятежников. С этой целью к ним отправился Калинин. Разве так уж плохи дела у простых людей, если он, деревенский мужик, «средний крестьянин из Тверской губернии», занимает высокое положение в государстве? Но моряки не захотели слушать ни его, ни другого «комиссара». Тогда правительство предприняло вооруженное наступление на Кронштадт (моряки отказались атаковать первыми), и после нескольких попыток Красная армия штурмом взяла крепость. В последних воззваниях мятежники активно выступали против правящей бюрократии. И опять объектом яростных нападок был не Ленин. Весь гнев обрушился на «кровавого фельдмаршала Троцкого» и Зиновьева, хозяина соседнего Петрограда, где он недавно подавил забастовку рабочих. В 1917 году Троцкий и Зиновьев пользовались особой популярностью в Кронштадте и на Балтийском флоте.
Предполагается, что кронштадтский мятеж побудил Ленина решительно изменить курс экономической политики. Но, как нам известно, он давно вынашивал мысль о смене экономического курса. По его мнению, новая политика, получившая название «военный коммунизм», должна была избавить страну от хаоса. То, что он ожидал какого-то восстания наподобие кронштадтского, явствует из его речи, произнесенной в январе, когда он предсказывал в привычной для него манере, что «все связано между собой»: «Капиталисты Запада попытаются воспользоваться болезнью нашей партии, чтобы предпринять новое вторжение, а эсеры предпримут новые попытки заговоров и восстаний. Но мы не боимся их…» Теперь, в соответствии с предсказанным сценарием, кронштадтский мятеж, движение протеста против голода и террора, был представлен Лениным как грандиозный заговор с участием западных держав, кадетов и еще бог знает кого. Он имел конкретные доказательства, сказал Ленин, что белые генералы руководят восстанием. Их цель вернуть помещиков, банкиров и им подобных. Ленин воспользовался Кронштадтом как своего рода дубинкой для избиения «рабочей оппозиции». «Почему бы не отдать Шляпникова под суд за подобные заявления? Если у нас организованная партия, то почему мы не говорим серьезно о единстве и дисциплине?» Теперь центральные партийные органы получили право исключать непокорных коммунистов из ЦК и даже из партии. При желании, столкнувшись с любой оппозицией, этим могло воспользоваться большинство ЦК. Ленин решительно отказался воспользоваться предоставленным правом. Эта мера предосторожности только на чрезвычайный случай. Боже избави, если придется воспользоваться ею на практике! Это право не следует обнародовать. Рядовой член партии не должен знать, что человек, избранный съездом в Центральный комитет, может быть исключен любым другим органом, а не съездом партии. В любом случае, повторил Ленин, лучше бы нам никогда не пришлось воспользоваться новым правом. Через несколько месяцев он призвал воспользоваться этим правом в отношении нескольких старых большевиков, включая Шляпникова.
Таким образом, «рабочая оппозиция» и «демократический централизм» двинулись на «свалку истории», где стали дожидаться прибытия следующих «отступников»: левых и правых оппозиционеров, троцкистов, а затем к ним присоединились сталинисты. Пожалуй, сторонники Коллонтай и Шляпникова более чем кто-либо из тех, кто встал на путь оппозиции, сохранили долю первоначального большевистского идеализма и революционной отваги, благодаря чему они оказались неким анахронизмом в бюрократическом, полицейском государстве. В условиях советской власти, когда правящая верхушка не признавала прошлых ошибок, оппозиционеры, как правило, исполняли роль козла отпущения. В значительной степени это может быть отнесено к «рабочей оппозиции». Ленин поступил очень мудро. Он не стал спешить с чисткой партийных рядов; в этом случае лидеры оппозиции могли обрести статус мучеников. Шляпников остался членом ЦК, а Коллонтай в скором времени приступила к выполнению почетной дипломатической миссии.
Это была, очевидно, часть запланированного проекта; сырые, полусиндикалистские идеи (надо отдать должное Ленину, в его определении было зерно правды), общее беспокойство, связанное с засильем бюрократии, и расхождение во взглядах должны были стать объектом долгосрочной обвинительной кампании. Ленин считал очень важным добиться идейного и организационного разгрома антипартийных группировок в открытом сражении на X съезде партии.
[410]
Чтобы выполнить свою руководящую роль, правящая партия коммунистов должна быть максимально сплоченной, спаянной единой волей и железной дисциплиной. В этом Ленин видел главный урок предсъездовской дискуссии о профсоюзах. Съезд принял резолюцию «О единстве партии». Ленин рассказывал собравшимся абсурдные истории о ситуации в России, распространяемые за границей: кронштадтские мятежники захватили Петроград; Ленин с Троцким сбежали в Крым; Троцкий застрелил Ленина; Ленин застрелил Троцкого. Вероятно, у делегатов голова шла кругом от обилия впечатлений, полученных на съезде. Троцкий требовал перенести в профсоюзы военные методы, действовать по отношению к массам средствами принуждения. Шляпников провозглашал анархию. Мартов и Деникин из-за границы спровоцировали кронштадтских моряков, чтобы они повернули свои орудия против Советского государства. И все это было, так или иначе, связано между собой. Как хорошо, что есть Ильич, который может предугадать и так оперативно отвратить все опасности. Ленинский талант парламентского оратора никогда в должной степени не был оценен и по большей части растрачивался впустую, ведь он имел дело с людьми, готовыми в любом случае следовать за ним. Вероятно, он иногда жалел (про себя) о том, что рядом нет таких, как Плеханов или Мартов, с которыми он мог бы на равных участвовать в спорах; все остальные были подобны школярам. Однако его интриганство и крючкотворство оказали зловещее влияние на будущее коммунистической партии: свободная критика, оппозиция внутри партии и контрреволюционная деятельность смешались для рядового коммуниста в один безнадежно запутанный клубок. Ленин беспрерывно твердил о «единстве партии», но не замечал, как его приводит к тому, что единственной фактической основой единства становится лидер. Он врос в эту основу и не нуждался в терроре, чтобы удержаться, но любой, кто пытался достигнуть его положения после его ухода (а кто-то должен был это сделать, иначе партия превратилась бы в хор диссонирующих фракций), вынужден был воспользоваться более сильными средствами. Кто же тогда был настоящим автором культа личности?
Ленин продемонстрировал на X съезде виртуозное красноречие, и от большинства делегатов ускользнул тот момент, что они явились свидетелями коренного поворота в экономической политике, от военного коммунизма к новой экономической политике (нэп). В обычных обстоятельствах такая новость вызвала бы ожесточенные споры, обвинения в предательстве социализма, пришлось бы успокаивать крестьян. На этот раз за выступлением Ленина последовали очень короткие дебаты. Съезд вынес постановление о замене продовольственной разверстки натуральным налогом; теперь крестьянин точно знал, какую часть урожая он должен будет отдать государству.
То, что эта разумная политика была, если можно так выразиться, введена контрабандным путем, в очередной раз иллюстрирует степень влияния Ленина в партии. Только он мог зачеркнуть свои ошибки, освободить коммунистов от ошибочных понятий и иллюзий, которые сам же и заронил в их голову. Такой иллюзией являлось основное понятие военного коммунизма: с помощью энтузиазма и принуждения неожиданно изменить экономическую политику страны; в примитивной, голодающей России установить социализм и изменить менталитет крестьян. «Нелепо было мечтать, что через три года можно полностью изменить экономическую систему нашей страны… позвольте нам сознаться в грехах: среди нас много таких фантазеров. Но как можно было бы начать социалистическую революцию без таких фантазеров?»
[411]
