«Товарищ Ленин, – мог бы кто-то возразить, – не вы ли тот фантазер-руководитель, не вы ли убедили основную массу большевиков, что социализм в России вовсе не фантастический сон, а те, кто, как меньшевики, говорил, что это именно так, были малодушными предателями рабочего класса?» Но никто не задал этих вопросов. Признав коллективную ответственность за прошлые ошибки и фантазии, Ленин продолжил выступление. Теперь он представил продовольственные отряды, некогда провозглашенные им способом установления классовой справедливости и законного средства классовой войны, в виде мародерствующих экспедиций, которые терроризировали деревни и лишили крестьян стимула производить сельскохозяйственную продукцию. «Они по два-три раза приходили к одному крестьянину, делая его положение невыносимым; больше всего страдали самые активные производители». Это было преддверием будущей тактики Сталина. Отдав приказ о насильственной коллективизации, в разгар голода и разрухи сельского хозяйства, он призвал вместо силы воспользоваться уговорами и убеждениями, обвинив подчиненных и тех, у кого было «головокружение от успехов», в излишней жестокости.
Ярость Ленина была направлена не только в адрес «наших» ошибок в сельском хозяйстве. «Мы виноваты… что зашли слишком далеко в национализации торговли и промышленности, в ликвидации частной коммерции. Было ли это ошибкой? Несомненно». Успокоить крестьян, поддержать крестьянскую (включая, страшно сказать, кулаков) частную инициативу, разрешить частную торговлю, восстановить мелкую частную промышленность – все эти меры крайне необходимы стране с разрушенной промышленностью, с торговлей, выродившейся в натуральный обмен. Только Ленин мог разработать такой революционный план. Рабочим внушили враждебное отношение к крестьянам, и оно было очень сильным. Какой парадокс для страны, где граница между этими двумя классами была довольно размытой. Во время и сразу после окончания Гражданской войны многие рабочие вернулись в деревни, откуда они были родом. Голод поразил деревни еще безжалостнее, чем города. Но большевики внушали рабочим, что крестьяне – это «мелкие буржуи». Не важно, что они выглядят такими несчастными, они наверняка припрятали где-нибудь продукты. Эта уверенность была столь сильной, что даже Ленин не мог полностью избавиться от нее. По его мнению, крестьянин был мелким производителем, который, согласно Марксу, создавал огромное препятствие на пути быстрого экономического развития. Ленин представил новую политику как акт исключительного великодушия со стороны рабочих по отношению к крестьянам. Ведь даже во время Гражданской войны «крестьяне оказались в более выгодном экономическом положении, чем рабочий класс».
[412]
А теперь эта новая неслыханная уступка: государство прекращает, как он только что сказал, грабеж крестьян и дает им возможность реализовываться. «Мы идем вам, товарищи крестьяне, на уступки, но только в определенных пределах, которые, конечно, мы сами определим».
Отношение большевиков к крестьянам всегда носило оттенок некоторой паранойи, и в этом Ленин не отличался от большинства своих сторонников. Он отшучивался, когда его обвиняли в идеологическом предательстве. Да, в государстве рабочих есть различия в заработной плате и условиях жизни, и это превосходно. Теперь часто в своих выступлениях он добродушно пересказывал поступающие из Парижа или Берлина жалобы меньшевиков и эсеров. Да, эти господа были совершенно правы, когда говорили об отсутствии политической свободы и терроре. Сам факт, что они жаловались, доказывал, что коммунисты на правильном пути. Но обвинение в мягкости по отношению к крестьянам задело его за живое. Комментарии эмигрантов относительно положения в России вряд ли отличались большей проницательностью, чем их анализ ситуации еще во время пребывания в России. Они приветствовали нэп, не скрывая злобы. Еще бы, ведь это означало, что большевики признались в своей неудаче, «победа была за крестьянами». Почему большевики должны были стыдиться этой предполагаемой победы большей части русского народа? Вспомните слова Горького о «полудиких, глупых и ленивых людях русских деревень».
Нэп, объявил Ленин, задумывался партией как долгосрочная политика. После трех с половиной лет нахождения у власти у большевиков появилась хоть какая-то долгосрочная программа. Они дали крестьянам землю, потом попытались с помощью силы загнать их в коммуны, затем добились расположения среднего крестьянина. Теперь они замахнулись на все крестьянство. Коммунисты собираются оставить крестьян в покое и разрешить частную торговлю и мелкую частную промышленность? Помимо политических и идеологических причин, невероятная неугомонность Ленина, которая передавалась всей партии, не давала ему стоять на месте. Скоро стало очевидно, насколько мудрым решением было введение новой экономической политики. Быстро заживали экономические и социальные раны. Но успех нэпа, возвращение к «нормальному уровню» экономической жизни, таил для Ленина угрозу и требовал напряжения сил. Через год после введения нэпа он был вынужден объявить, что «отступление» закончилось. Если бы он не заболел в 1922 году, то весьма вероятно, что нэп закончился бы раньше. его преемнику требовалось время, чтобы укрепить свое положение перед новой атакой: принудительной коллективизацией, быстрой индустриализацией и последующим массовым террором, который причинил русскому народу страдания, превосходящие по своему разрушительному воздействию Гражданскую войну.
Ответ на вопрос, как отнесся бы Ленин к подобному ужасу ради проведения грандиозного социального эксперимента, может быть только утвердительным. его методы достижения своих целей не шли ни в какое сравнение с методами силового принуждения, характерными для сталинской эпохи. Однако именно Ленин создал предпосылки для установления культа личности его преемника и проведения массового террора. Ленин осудил иностранного коммуниста, заявившего, что рабочие не для того создали «государство рабочих», чтобы испытывать страдания. Это не просто наивное заявление, это измена. «Революция, – объяснил Ленин, – должна происходить только в том случае, если она не нанесет слишком большого вреда положению рабочих. Я спрашиваю, допустимо ли говорить об этом в коммунистической партии? Это контрреволюционный способ ведения беседы… когда мы установили диктатуру, рабочие стали голодать и их уровень жизни понизился. Победа рабочих невозможна без жертв, без временного ухудшения их положения».
[413]
Слово «временного» спасает высказывание Ленина от того, чтобы полностью превратиться в современное высказывание «умерщвление плоти полезно для души». Иностранные коммунисты еще не настолько ознакомились с учением, как русские товарищи. Однако никто не возразил, что ни с точки зрения обычной логики, ни с точки зрения марксистской логики его утверждение не имеет никакого смысла. Почему рабочие должны жертвовать своей жизнью ради того, чтобы их положение ухудшилось? Кто бы рискнул высказываться, чтобы получить ярлык не то что контрреволюционера, но, что, по всей видимости, еще хуже, филистера?
Джон Дьюи как-то заметил: те, кто не верит, что счастье должно быть целью человеческого существования, следуя своему принципу, делают других несчастными. Коммунист должен верить, что действует ради блага всего человечества в полном смысле этого слова: очищает мир от горя и социальной несправедливости и заменяет необходимость свободой. Однако без борьбы жизнь казалась Ленину пресной. Он охотно соглашался с «временным ухудшением собственных условий жизни» и ожидал, что рабочие поддерживают его точку зрения. Владимир Ильич отказался от покоя и, вполне вероятно, от блестящей карьеры юриста ради лишений, арестов и ссылок. Так почему бы «героическому пролетариату» не испытывать лишения ради светлого будущего? В редкий момент жалости к самому себе Ленин в 1916 году писал Инессе Арманд: «С 1893 года одна борьба сменяет другую, с политической глупостью, подлостью и тому подобным». Он не задумывался о том, что в большинстве случаев сам провоцировал эту борьбу, получая от нее удовольствие. Однажды начавшись, борьба продолжалась. Даже с окончанием Гражданской войны борьба не закончилась. Напротив, теперь решение даже самых рутинных вопросов было связано с борьбой в правительстве. Избавившись от одного больного зуба, Ленин тут же написал Сталину, что приступает к борьбе не на жизнь, а на смерть с «русским шовинизмом». Борьба против бюрократии, против капитализма в деревне, за электрификацию России. Те, кто писал воспоминания о Ленине, часто использовали эту терминологию. «Ильич должен был решительно бороться против любви к Мартову».
