Теперь все внимание Ленина было поглощено проблемами русской политической жизни, и он никогда бы не признался себе, что постепенно начинает терять интерес к интернационализму, которым был захвачен в период с 1914-го по 1918 год. Революция в России уже здоровый младенец, а на Западе его рождение еще впереди, любил повторять он в период переговоров в Брест-Литовске. После неудачных попыток в Венгрии и Баварии было вполне естественно, что его мысли вернулись к растущему ребенку. В 1919 году Ленин по вполне понятным причинам не мог стать во главе III Интернационала. Председателем Исполнительного комитета стал Григорий Зиновьев. Не было бы ничего странного, если бы после 1920 года Ленин возглавил Интернационал. Но он не стал этого делать. Понятно, что фактически он являлся главой и вдохновителем Интернационала, но все реже он высказывался о международном коммунизме и все чаще говорил о реальных нуждах Советского государства. Последние записи Ленина не содержат ни слова о международном коммунизме; в них проявляется его невероятная озабоченность конфликтами, происходящими в ЦК партии, недовольство советским руководством, национальной политикой. Он не оставил нам последних указаний или мыслей относительно Коминтерна и путей его развития.
[429]
Создание Коминтерна происходило второпях, с определенной долей небрежности. Первый конгресс Коммунистического интернационала состоялся в Москве в начале марта 1919 года. Не считая русских, большинство делегатов имели сомнительные мандаты или «представляли различные коммунистические и социалистические партии, существовавшие только на бумаге». Французскую коммунистическую партию представлял наш старый приятель Жак Садуль. Этот деятель, чьи исступленные письма о революции вызвали холодную реакцию Парижа, решил, что лучше остаться в Москве, чем возвращаться к юридической практике и мелким провинциальным политиканам. Господин по имени Рейнштайн, который на протяжении нескольких лет жил в России, представлял американскую рабочую партию. Раковский имел влияние на Украине, родился в Болгарии и был гражданином Румынии, поэтому сделал естественный выбор, решив представлять нечто, названное Балканской Революционной Федерацией. Что же касалось Польши, то самый значительный поляк советской иерархии, Дзержинский, был слишком занят непосредственными обязанностями, поэтому польских коммунистов был вынужден представлять заместитель Дзержинского в ВЧК, Уншлихт. Такое неудачное начало не смутило Ленина и его соратников. В конце концов, кого, кроме самих себя, представляли те девять человек, которые собрались в Минске в 1898 году? Однако они создали партию, которая теперь руководит Россией. Никто не прореагировал на замечание делегата из Германии, что сейчас не время для создания нового Интернационала и разрыва с другими социалистическими партиями. Несмотря на вышеизложенные обстоятельства, на конгрессе царила атмосфера приятного возбуждения. На Западе фактически не существовало коммунизма, но окрепли революционные чувства пролетариата. Ни к чему выяснять ситуацию, проверять мандаты и заниматься прочей рутинной работой. Рождался международный коммунизм. Ленин заявил, что следует отбросить название «социал-демократия, как грязное белье».
Многим было понятно, что этот шаг неизбежно приведет в любой стране к расколу в рядах социалистов, ослабит политическое влияние рабочего класса и сделает его неспособным справиться с зарождающимися движениями, которые сделают имена Муссолини и Гитлера не менее известными, чем имя Ленина. Но какой был смысл включать в новый Интернационал «ренегатов» и «отступников»?
Для Ленина создание III Интернационала было не просто клятвой, данной им летом 1914 года, когда он узнал о предательстве французских и германских социалистов. С помощью нового Интернационала он собирался свести счеты со старейшинами II Интернационала, которые многие годы покровительственно относились к русским социалистам, вызывая их ярость и негодование. Сколько ему самому приходилось обращаться к немецким и австрийским товарищам за различной помощью, будь то деньги, документы или защита от полиции? Сколько ему пришлось выслушать отеческих наставлений, что большевики излишне вспыльчивы, что они должны действовать вместе с другими социалистическими и прогрессивными силами своей страны? А чего стоят замечания, что большевики не могут решать свои споры цивилизованными методами? В своем труде «Пролетарская революция и ренегат Каутский», написанном в ноябре 1918 года, Ленин сполна отплатил Каутскому. Этот «ренегат» Каутский считает большевистский режим нецивилизованным. Ярость русских не имела границ; только сами русские имеют право называть свою страну некультурной. «Конечно, культурнее пресмыкаться перед капиталистами и подхалимничать». И это тот Каутский, который в течение многих лет был для Ленина светочем марксизма, истинным преемником Мастера, победителем ревизионизма. В Сибири Ленин, можно сказать, слово в слово выучил его трактат о сельском хозяйстве. Теперь Каутский оказался «идиотом» и «иудой». Какое удовольствие исключить его из революционного движения! Пусть Каутский и ему подобные создают свой собственный «желтый» Интернационал!
В тезисах и докладе Ленина на конгрессе Коминтерна чувствовалось накопившееся раздражение против ревизионистских, предательских позиций, таких, как позиция Каутского. Как нет и не может быть абстрактной диктатуры, так нет и не может быть «чистой демократии», демократии вообще. «Чистая демократия» есть лживая фраза либерала, одурачивающего рабочих. Советы являются единственно возможной формой государственной власти. «Завоевание большинства в Советах составляет (нашу) главную задачу в странах, где еще не победила Советская власть».
Огромное большинство рабочих в других странах вряд ли поняли это высказывание. Где, кроме Баварии и Венгрии, были Советы?
Итак, с самого начала русская модель была предложена в качестве образна для использования коммунистами других стран. На первых заседаниях Коминтерна царила атмосфера космополитизма. Дискуссии велись на языке Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Это объясняет отсутствие вмешательства таких доморощенных личностей, как Сталин (вот, должно быть, радовались Троцкий и Зиновьев: представляете, марксист не знает немецкого языка!). Это не могло не раздражать представителей Англии, которые не сумели выучить этот необходимый инструмент научного социализма. Садуль, так тот просто заявил, что не знает ни немецкого, ни русского.
С самого начала русские заняли господствующее положение в Коминтерне. С одной стороны, это было связано с особенностями иностранцев, которых привлекал русский коммунизм. За небольшим исключением они испытывали чувство неполноценности и благоговейного страха перед русскими коллегами. Эти люди, всего несколько лет назад никчемные журналисты и агитаторы в отсталой стране, теперь заняли руководящие посты. Культ личности зародился в зарубежном коммунизме намного раньше, чем он пустил корни в Советской России. Ни один русский коммунист не относился к Ленину (в течение его жизни) с таким чрезмерным почтением, как зарубежные товарищи. Троцкий для них располагался по статусу где-то рядом с Лениным. Троцкий выступал перед делегатами в военной форме, и некоторые из присутствующих, вероятно, решили, что в случае победы коммунизма в их странах им тоже удастся занять высокие командные посты. Садуль говорил о Троцком как о гении.
