Циник захочет увидеть в этом желание создать легенду из собственной жизни. Но в личной жизни у Чернышевского проявлялись те же свойства: долготерпение, робость и твердость характера. Он влюбился в девушку из высшего общества, к тому же красивую, которой долго добивался. Чернышевского приводило в восторг, что его возлюбленная отвечает ему взаимностью. Весьма парадоксальным образом он принялся доказывать девушке, что не имеет права жениться, поскольку его тянет в политику, и, хотя он по природе труслив, должен присоединиться к революционному движению, что, вероятнее всего, закончится виселицей или тюрьмой.
[36]
Перед свадьбой Чернышевский сделал самое необычное заявление, какое можно было услышать в XIX веке. Он сообщил, что предоставит жене полную свободу в прямом смысле этого слова. Более того, он заявил невесте: «Я в вашей власти, делайте что хотите». Друзьям, которые предостерегали его, имея в виду репутацию будущей жены, он ответил совсем уж невероятное: «Если моя жена захочет жить с другим, если у меня будут чужие дети, это для меня все равно. Если моя жена захочет жить с другим, я скажу ей только: «Когда тебе, друг мой, покажется лучше воротиться ко мне, пожалуйста, возвращайся, не стесняясь нисколько».
[37]
Чернышевским двигала не только любовь, но и социальная убежденность. Женщину всегда угнетали, и теперь ее эмансипация должна была начаться с временного господства над мужчиной. «Каждый порядочный человек обязан, по моим понятиям, ставить свою жену выше себя; это временное превосходство необходимо для будущего равенства». Впоследствии измены и легкомысленные поступки жены переносились Чернышевским с тем же невероятным терпением, с каким он выносил ссылку. Он писал ей только о своей любви и преданности и никогда ни о чем не просил. Если поведение жены, за исключением неверности мужу, не вписывалось в концепцию Чернышевского о том, какой должна быть эмансипированная и политически сознательная женщина, то он успешно скрывал это от посторонних глаз.
[38]
После ссылки Чернышевский вернулся к Ольге и ради удовлетворения ее малейших капризов брался за любую, даже самую неподходящую, денежную работу.
Наиболее значительный период активности Чернышевского совпадает с последними годами правления Николая и началом царствования Александра II. Отбросив мысль о духовной карьере, он в 1846 году поступает в Петербургский университет. По окончании университета он какое-то время занимается преподавательской деятельностью, а затем начинает работать в журнале «Современник». В скором времени этот двадцатилетний сын священника становится одним из наиболее влиятельных социальных и литературных критиков России. Для России конца 50-х – начала 60-х годов «Современник» имел огромный тираж – более шести тысяч. Основанный незадолго до смерти Пушкина, он печатал Тургенева, Толстого и многих других писателей этого спокойного периода в русской литературе.
Поэт-радикал Некрасов, в то время редактор «Современника», привлек к работе Чернышевского. Критические эссе и статьи Чернышевского изменили направленность и значимость журнала, превратив его в ведущее издание радикализма. Вскоре по своему влиянию «Современник» составил конкуренцию «Колоколу» Герцена, а затем и превзошел его.
По художественным оценкам и критике Чернышевского следует рассматривать как родоначальника советского социалистического реализма; он искренне верил, что художник вправе свободно творить, как ему заблагорассудится. Однако Чернышевский не признавал искусство ради искусства, а науку ради науки; эти сферы деятельности рассматривались только с точки зрения их пользы для общества. Здравый смысл и удивительная способность принимать во внимание социальную значимость представленного произведения искусства позволяли Чернышевскому выносить художественное суждение, но временами он доходил до абсурда. Его друг и редактор Некрасов писал для «людей», а Пушкин – нет. Следовательно, Некрасов как поэт превосходит Пушкина. Правда, Чернышевский тут же спешит объяснить, делая еще хуже, что рассматривает поэзию «ничуть не с политической точки зрения». Чернышевский возвещает о социальной ответственности писателя. Это предостережение: Некрасов не должен писать «просто» стихи. Чернышевский напоминает Некрасову, что «в России на вас рассчитывает каждый порядочный человек» (вероятно, следовало писать стихи, выражающие социальный протест).
Небезынтересны высказывания Чернышевского об идеале красоты. Почему «народный идеал» женской красоты связан с образом здоровой, краснощекой крестьянской девушки? А потому, что простые люди должны упорно трудиться и у них есть все основания гордиться силой и здоровьем. Но возьмите аристократическую красоту! Годы праздности ослабили мышцы, сделали хрупкими плечи. Аристократическая бледность – яркое доказательство плохой циркуляции крови. Неудивительно, что мигрень – модная болезнь аристократок, свидетельствующая о том, что больная нетрудоспособна, а ее кровь, соответственно, скапливается в мозгу. Чернышевский довольно-таки нелогично приписывает чувствительность и хрупкость, отличительные черты идеала аристократической красоты, истощению от чрезмерных плотских удовольствий, к которым праздные классы прибегают от скуки. Неудивительно, что такие личности, как Толстой и Тургенев, беспокоились о своем сотоварище по «Современнику».
Справедливости ради следует отметить, что Чернышевский никоим образом не впадал в крайность, отстаивая «социальную значимость» литературной критики. Ему выпало защищать «Детство», «Отрочество», «Юность» Толстого от обвинения в игнорировании социальных проблем. Трилогия, стремившаяся воссоздать мир ребенка, писал Чернышевский, едва ли могла останавливаться на основных проблемах политики и социальной философии. Чернышевскому пришлось защищать такого писателя, как Толстой, и этот пример как нельзя лучше характеризует атмосферу того времени.
Под влиянием множества факторов произошло формирование политико-философской точки зрения Чернышевского. Во время учебы в университете он примкнул к фурьеристам (входил в кружок Петрашевского) и считал фаланстеры идеальной формой социального устройства, сохранив эту точку зрения до конца дней. После обычного обучения в пределах идеалистической немецкой философии Чернышевский был околдован материалистическими взглядами Фейербаха. Теперь этого философа, к сожалению, вспоминают главным образом благодаря его высказыванию: «Человек есть то, что он ест» и логическим выводам из этого принципа (вроде его совета рабочему классу не питаться картошкой, а перейти на бобы, чтобы победить разжиревшую аристократию). Поэтому нет ничего странного, что герой Чернышевского в романе «Что делать?», подготавливая себя к революционной борьбе, поедает огромное количество мяса. Необходимо повторить, что не только Чернышевский, а и многие русские интеллигенты не просто принимали и одобряли, а искренне верили в философскую систему. Чернышевский с жадностью ухватился за утверждение Фейербаха, что философию следует заменить естественными науками. На смену метафизике и идеалистической этике должна прийти наука, изучающая человека и природу, дающая человеку понимание своих реальных возможностей. Чернышевский стоял во главе интеллектуального движения 60-х годов, заставляя молодую интеллигенцию отвернуться от немецкого идеализма, покорившего в свое время современников Герцена, и искать ответы в материализме и естественных науках. Наш герой выразил свое мнение в словах, которые могли выйти только из-под его пера: «Я ученый. Я один из тех ученых, которых они называют «мыслителями»… Я был таким с ранней юности. Я привык рассматривать все, что приходит мне на ум, с научной точки зрения и не способен думать иначе». С уверенностью можно сказать, что Чернышевский (и не он один), отвергая христианскую религию, не утратил веру до конца своих дней: «Мои незначительные ошибки не повлияли на суть моего мировоззрения». Только на первый взгляд забавным кажется самомнение, звучащее в этих словах. На самом деле они проникнуты глубоким пафосом.
