Не останавливаясь на частностях, Бернштейн метит в суть проблемы: следует восстановить большинство основных принципов и прогнозов марксизма или отказаться от них. Самым ужасным, поскольку его нельзя было опровергнуть, было утверждение, что довод Маркса, ключевая позиция его системы о постепенном ухудшении положения пролетариата при капитализме, оказался ложным и от него следовало отказаться.
Это была сногсшибательная новость. Теперь каждый мыслящий марксист должен быть жить с этой позорной тайной, но большинство едва ли смело признаться себе, что учитель ошибался, да еще в таком серьезном вопросе. Однако никто не мог отрицать, что в 1890 году западный рабочий жил несравнимо лучше, чем в 1850 году, что расширилась деятельность профсоюзов и государство, этот предполагаемый инструмент эксплуататорского класса, стало более демократичным и занималось законодательными инициативами для блага неимущих граждан. Некоторые теоретики марксизма с помощью софистики или разного рода измышлений пытались объехать эту проблему: Маркс говорил не об абсолютном ухудшении положения рабочего класса, а только об относительном. Но этому изощренному доводу недоставало убежденности. Даже Ленин не знал, как поступить с этим «катастрофическим» выводом Маркса. В работе, посвященной экономизму, он решил прибегнуть к эвфемизмам. При капитализме русские крестьяне начали жить «чище». Он не смог заставить себя сказать «лучше».
Допустив такую поразительную неосторожность, Бернштейн впал в ересь. Почему бы не отказаться от всей детерминистской псевдонаучной части марксизма, от чудовищного видения мощных кризисов и жестоких революций? Это только отпугивает возможных союзников социализма из числа буржуазии. Социал-демократам следует энергично продолжать работу за социальные реформы и демократизацию общества. «Конечная цель, то есть революция и коммунизм, – писал Бернштейн, – означает для меня не что иное, как «движение», то есть постоянное улучшение жизненных условий и расцвет демократии». В этом случае марксизм сможет очиститься от классовой борьбы. Для капитализма предпочтительнее гуманный и реалистичный социализм.
Друзья умоляли Бернштейна отказаться от своей точки зрения. «Дорогого Эдди» (социалисты относились к нему с большой любовью) убеждали, что политическое движение нуждается в учении и пророческих видениях. Лишенный эмоциональной окраски, самонадеянной уверенности в неизбежности происходящего, где был бы марксизм, что было бы с немецкой социал-демократией? Все закончилось бы левым крылом либерализма. Для людей, связавших жизнь с марксизмом, ставшим для них не просто политическим кредо, а религией, образом жизни, такой конец казался немыслимым.
Согласно марксистскому учению, революция была неизбежна, а потому лидер русских марксистов Плеханов, отказавшись от народничества, несколько лет назад пошел по самому надежному пути, в революцию. Ради этого он оказался в изгнании, выносил лишения, мучительную разлуку с бывшими товарищами. Наконец, после нескольких лет, проведенных вдали от родины, когда русский марксизм за границей представляла всего лишь горстка людей во главе с Плехановым, в России начало формироваться марксистское движение, увлекая за собой молодых интеллигентов и рабочих и постепенно одерживая победу над народниками. А теперь, по иронии судьбы, по прошествии пятнадцати лет, наполненных титаническим трудом, многочисленными жертвами и лишениями, следовало «вырвать» революцию не только из социализма, но и из самого учения. Ревизионизм превращал русских марксистов в «добреньких», практически таких же, как либеральные капиталисты и дворяне, вымаливающие у царя конституцию и парламент. Если для немецких социалистов, живущих в условиях конституционного государства, можно было проявить определенную долю терпимости в отношении ревизионизма, то для русских социалистов это бы означало прямую измену. Значит, надо предать славные традиции декабристов и сесть за стол переговоров с теми людьми, которые бросали в тюрьмы революционеров и держали русский народ в рабстве?
В полном отчаянии Плеханов возопил, что или Бернштейн похоронит социал-демократию, или социал-демократия похоронит Бернштейна. Он не понимал, почему немецкая партия не может очиститься от ревизионистов, как социалистические журналы могли опубликовать статьи Бернштейна и почему такой столп классического учения, как Каутский, продолжал относиться к негодяю как к товарищу. Ах, если бы были живы Маркс и Энгельс! Хотя, с другой стороны, им очень повезло. Они избежали этого позора и осквернения их некогда знаменитого учения. Плеханов бомбардировал лидеров немецких социал-демократов протестами, писал статьи, доказывающие пагубность ревизионизма, которые по разным причинам не всегда могли быть напечатаны (подводил излишне резкий тон статей или чрезмерный объем). Немецкие социалисты ломали голову над странным поведением русских товарищей. Их достойные уважения ученики вдруг повели себя нецивилизованно. Большая часть немецких социалистов отвергала программу Бернштейна, но и речи не шло об исключении из партии его или его последователей.
Звуки сражения не долетали в далекую Сибирь. Подобно Плеханову, Ленин был горячим поклонником немецкой социал-демократии, но, несмотря на все возрастающие сомнения относительно воинственности немецких товарищей, он до 1914 года не менял своего отношения к немецким социалистам. Новости наполняли его тревогой и яростью. Но его реакция на происходящие события оказалась более спокойной, чем у Плеханова. Ленин всегда понимал, что «они» (в разное время под «они» подразумевались интеллигенты, буржуазные социалисты или салонные радикалы) в любой момент могут предать общее дело, превратиться в «оппортунистов», готовых отказаться от революционной борьбы и вести переговоры с классовым врагом. Бескомпромиссный отказ Плеханова от ревизионизма вызвал искреннее восхищение. Да, Плеханов настоящий революционный лидер, истинный преемник Чернышевского и Желябова. Увы, при ближайшем рассмотрении отец русского марксизма, кумир Ленина, оказался колоссом на глиняных ногах.
Ленин с большим нетерпением и сладострастием, чем сам великий инквизитор в предвкушении появления еретического трактата, ждал прибытия книги Бернштейна. Он ругал родственников за задержку с отправкой скандальной книги. И вот наконец она прибыла в Шушенское. После прочтения нескольких страниц Ленин понял, как он пишет сестре Мане в письме от 1 сентября 1899 года, что автор не только оппортунист, но к тому же и плагиатор. Книга слабая, повторяет идеи умеренных английских социалистов, демонстрируя обывательскую трусость автора и людей подобного сорта. Считал ли Ленин неубедительными доводы Бернштейна? Никогда в жизни Ленин ни в чем не уступал идеологическому врагу. К нему как нельзя лучше подходит такое определение, как «фанатик». В книге «Что делать?», написанной спустя два года, подразумевается признание Владимира Ильича, что следует пересмотреть взгляды и положение дел 40 – 50-х годов. Но свой ревизионизм он назвал традиционным.
Поскольку Ленин только что закончил перевод книги супругов Вебб, ему стало ясно, что именно в Англии, где Бернштейн провел много времени и либеральные политические традиции которой вызвали у него такой восторг, находится источник заражения ревизионизмом. С точки зрения классического марксиста, Англия являла жалкое зрелище. Страна, в которой на пятьдесят лет раньше, чем предсказал учитель, произошла промышленная революция, теперь пребывала в состоянии меланхолии. Рабочий класс боролся исключительно за жалкие добавки к заработной плате и тупо довольствовался тем, что голосовал за парламент. Марксисты признали, что вина лежит на английских тред-юнионах с их трусливым лозунгом: «Справедливая оплата за честный труд». Подобная позиция британских рабочих, как мы знаем, соответствовала революционному прагматизму, свойственному британцам, и объяснялась их неспособностью (в отличие от немцев) по достоинству оценить значение теоретических вопросов.
