Перетягиваемые то туда, то сюда соревнующимися знаменитостями, студенты сами разделились на «ленинцев» и «впередовцев». Левые обосновались в Париже.
Не сломленные неудачей и арестами тех, кто, закончив курс, вернулся в Россию, «впередовцы» на следующий год организовали другую школу в Болонье. Рабочие комитеты в России выдвинули представителей для прохождения учебы в этой школе. У четырех студентов с Урала была особая причина оказаться под солнечным небом Италии: они недавно были задействованы в экспроприации, а проще говоря, занимались вооруженными грабежами. Платой за обучение являлись, если так можно выразиться, плоды их деятельности. Организаторы в очередной раз довели Ленина до бешенства. Не смог бы он приехать и прочитать лекции? Среди приглашенных было несколько меньшевиков и Троцкий. Это было уж чересчур. С трудом сдерживаясь, Ленин грубо заявил, что школа финансируется частично благодаря награбленному, а частично из тех денег, которые Богданов незаконно утаил от «настоящих» большевиков.
Болонья как теперь, так и тогда считалась одним из центров радикализма в Италии, и итальянские социалисты радушно приняли у себя русских братьев. Школа представляла собой образцовую русскую коммуну; студенты и преподаватели жили вместе, хотя у преподавателей было больше жизненного пространства. Мадам Богданова царила в кухне, а также вместе с мужем руководила работой школы. Троцкий читал лекции по Толстому, Луначарский по философии. Будущий председатель ОГПУ Менжинский преподавал довольно неожиданный предмет: систему русского судопроизводства. Проводились практические занятия: как организовать заговор, как пользоваться кодом, как опровергать доводы эсеров, анархистов. Советских историков очень забавляло, что меньшевики занимались в этой школе, существующей на награбленные деньги.
[189]
Но терпимость организаторов была только кажущейся. Вскоре выяснилось, что некоторые студенты переписываются с Лениным. Скандал! Угрозы со стороны директората и встречные обвинения студентов, что их письма перехватываются. Сторонник Ленина принял приглашение прочесть лекции в Болонье только для того, чтобы сорвать занятия и уговорить студентов приехать в Париж, где они смогут очиститься от «богоискателей», «пролетарской культуры» и тому подобного.
Схватки с «богоискателями» длились с 1908-го по 1910 год. Группа никогда не пользовалась особым влиянием среди рабочих в России, но в нее входили выдающиеся большевики. Больше всего раздражало, что они подражали ленинской тактике в отношении меньшевиков. Они объявили себя «литературной группой», ставящей единственной задачей сплочение большевиков. В то же время они выражали недовольство диктаторским поведением бывшего лидера. Луначарский бомбардировал немецких социалистов жалобами на Ленина, незаконно присваивающего партийные фонды и нарушающего атмосферу товарищества. Они требовали созыва съезда, но Ленин временно утратил страсть к подобного рода сборищам. Ему бы пришлось перед огромной аудиторией выслушивать обвинения меньшевиков в грабежах в период с 1905-го по 1907 год и омерзительных «ультиматистов» в недостаточной воинственности.
В конце 1908 года Житомирский (один из большевиков, который еще пользовался доверием Ленина) посоветовал Владимиру Ильичу съездить в Париж. Маловероятно, что в таком большом городе его смогут преследовать агенты охранки. Хотя Житомирский все еще работал на полицию, этот совет он дал Ленину по другой причине. Меньшевики и эсеры уже перевезли свой штаб, газеты и споры в Париж, где размещалось главное представительство царской тайной полиции, одним из наиболее ценных информаторов которого являлся Житомирский. Вероятно, Женева раздражала Ленина: слишком живы были воспоминания о 1903—1904 годах. Здесь он приступил к созданию большевизма и сюда спустя четыре года вернулся к тому же, с чего тогда начинал. Возможно, Париж принесет ему удачу, но он и в самом деле не выносил больших городов. Радость Крупской, что они покидают «маленькую, тихую, буржуазную Женеву», вскоре сменилась дурными предчувствиями. Муж не любил жить в больших европейских городах. Париж был памятником цивилизации и класса, который он ненавидел; город подавлял своим богатством и элегантностью.
Неизвестно, в чем причина его ненависти к большим городам. Может, он боялся, что очарование этих городов будет оказывать расслабляющее действие на революционеров, ослабит их решимость. Как эти города отличались от его «полуварварской» страны! Будет ли когда-нибудь в России что-то наподобие лондонского Гайд-парка, где люди, независимо от их убеждений, смогут выступать перед толпой собравшихся? Или места вроде французских кафе, где анархисты, социалисты и им подобные могли бы громко обсуждать свои проблемы, не опасаясь, что могут быть схвачены полицией? Однако это было искушение дьявола, цивилизованного, буржуазного, но все-таки дьявола. Крупская, наверно, чтобы в какой-то мере возместить чувство вины, перечисляет бросающиеся в глаза пороки этой хваленой «европейской» цивилизации: лондонские трущобы, продажность французских политиков, бедность парижских рабочих. В России, по крайней мере, не надо бороться с лицемерием; там нет этой видимости цивилизации и ложной демократии, за которой скрывается эксплуатация и классовая борьба. Читая воспоминания Надежды Константиновны, начинаешь думать, что Ульяновы наслаждались жизнью в буржуазном Вавилоне, а он всячески напоминал им об их революционном достоинстве. Летом 1910 года Ульяновы великолепно отдохнули на побережье в Бретани. Ленин много купался, с большим аппетитом ел омаров, которыми снабжал их хозяин, патрульный береговой охраны. Беззаботный отдых, и никакой революционной бессонницы? Не совсем так. Хозяин и его жена были яростными антиклерикалами, не утратившими чувства классовой принадлежности. «Именно поэтому Ильич очень хвалил омаров», – сообщает нам его жена.
Отдых был недолог; партийные дела требовали его неустанного внимания. Ленин сражался на двух фронтах. В 1909 году отзовисты и ультиматисты отошли от большевизма, но тем не менее они вели с Лениным переговоры (вспомните хотя бы историю с партийной школой на Капри). Тогда же Ленин заклеймил меньшевиков, во всяком случае, большую их часть, как ликвидаторов. Меньшевики-ликвидаторы добивались ликвидации нелегальных партийных организаций, прекращения подпольной революционной работы в России. Они хотели организовать реформистскую, легальную партию, призывая ограничиться борьбой за реформы.
Обвинение было абсурдным и нелогичным. С точки зрения его прежних союзников Красина и Богданова, Ленин сам был кем-то вроде ликвидатора, но они не обладали ленинским талантом давать оскорбительные прозвища, которые оставались на страницах истории. Меньшевики, как и Ленин, возлагали надежды на думскую деятельность и хотели использовать думскую трибуну для агитации и пропаганды. Ленин, как и Мартов, к концу 1907 года пришел к выводу, что вооруженное восстание окончилось поражением. В чем же тогда их отличие? Меньшевики не могли, даже если бы захотели, обойтись без нелегальной деятельности; те условия, в которых находилась России, просто не позволили бы им, как в Германии или во Франции, легально осуществлять деятельность социалистической партии. В этот период и меньшевиков и большевиков преследовала полиция, они подвергались аресту. Однако Ленин со всей силой обрушился на меньшевиков. Он убедил Плеханова и будущих историков, что они сговорились с кадетами и с самим Столыпиным! (Случались моменты, когда он называл меньшевиков «столыпинской рабочей партией».) Ленин нуждался в мальчике для битья, и таким для него стал Потресов, старый товарищ первых лет XX века. На нем Ленин срывал свой безудержный гнев. По словам Ленина, Потресов был главным ликвидатором, «мелкобуржуазным демократом» и «оппортунистом».
[190]
