Семья Гагариных действительно пополнилась еще одним ребенком – родилась дочь Галина. Однако причина молчаливости и бледности Юрия Алексеевича могла быть другой. Чтобы не быть голословными, обратимся к воспоминаниям оториноларинголога Ивана Ивановича Брянова, работавшего в описываемый период в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале, где проходили обследование и подготовку будущие космонавты (цитирую по фонозаписи, сделанной 25 мая 1990 года):
«Далее, уже после того, как был определен кандидат номер один, Юрий Алексеевич Гагарин, с ним стряслась беда. В 1961 г. в марте месяце вдруг Юрий Алексеевич приезжает в госпиталь со своей свитой медиков, и выясняется, что у него гайморит, – за месяц до предстоящего полета. Представляете, он пришел ко мне и говорит: „Иван Иванович! Что делать? Ведь вот я уже зачислен, так сказать, в разряд самых первых, и вот гайморит. Что делать?“ И мы с ним предприняли героические усилия, чтобы вылечиться. Я ему делал несколько пункций, проколы, применяли все современные антибиотики, и можете себе представить, что через неделю у него уже фактически не было и следов этого гайморита, хорошо, что этот процесс был захвачен на самом раннем этапе. Таким образом, у Юрия Алексеевича был момент, когда мог сорваться и рухнуть его первый полет в космическое пространство. И с тех пор всякий раз, когда он потом уже со мной встречался, он всегда хитро подмигивал мне и говорил: „Вот, Иван Иванович, а помните, когда я чуть-чуть не погорел?“ Вот какие бывают истории даже с такими знаменитыми людьми».
Других источников, которые подтверждали бы эту версию, в нашем распоряжении нет. Однако она не выглядит чем-то фантастическим, посему ее вполне можно принять на веру. Гагарин знал, что он будет первым космонавтом с января 1961 года, но и догадывался, что если его свалит какая-то болезнь, то на орбиту отправится Титов. И конечно, уступать первенство не хотелось, вот он и решился вылечиться втихаря, без привлечения внимания руководства, а его дружелюбие к окружающим, вызывавшее ответную симпатию, способствовало тому, что Брянов, нарушив инструкцию, не стал рапортовать по команде о внезапных медицинских проблемах. Снова, скажете, повезло?…
Вместе с кораблем к «генеральной репетиции» начали готовить и шестерку космонавтов. 18 марта на «площадке № 2» полигона Тюратам они встретились с главными конструкторами, прошли по монтажно-испытательному корпусу. Там космонавты впервые увидели, как собирают «пакет» ракеты-носителя. Чтобы не терять времени в ожидании запуска, 19 марта шестерка вместе с Константином Феоктистовым изучала возможность посадки корабля на территории СССР на разных витках полета – на случай, если после первого витка приземление не состоится. Все места посадок, а также точки включения ТДУ-1 нанесли на полетную карту. Вечером участники подготовки отработали план переговоров космонавта с Землей. 20 и 21 марта Гагарин, Титов и Нелюбов провели тренировки по надеванию скафандра, еще раз изучили организацию приводнения и поиска на воде.
Вечером 23 марта на полигон пришла страшная весть – в сурдобарокамере погиб слушатель отряда Валентин Васильевич Бондаренко. Случилось это на десятый день изоляции, которая должна была продолжаться пятнадцать суток. Утром слушателю-космонавту сообщили, что очередной эксперимент подходит к концу, и разрешили снять медицинские датчики. Сняв их, Валентин протер кожу ватным тампоном, смоченным в спирте, и бросил его, не глядя, в корзину для мусора. Но она упала на включенную электроплитку, и атмосфера сурдобарокамеры, насыщенная кислородом, вспыхнула. Пламя охватило всё помещение, загорелся шерстяной костюм. Дежурный врач Михаил Александрович Новиков сразу открыть герметичную дверь не мог – за ней поддерживалось пониженное давление. Однако, когда Бондаренко вынесли из камеры, он был еще в сознании и повторял: «Никого не вините, я сам виноват». Восемь часов врачи Боткинской больницы боролись за его жизнь, но спасти Валентина не удалось, он скончался от ожогового шока.
Космонавтов потрясла весть о его гибели: к Бондаренко все очень хорошо относились, он был очень коммуникабельным и к тому же самым младшим в отряде. В апреле 1961 года было издано особое распоряжение министра обороны, в котором говорилось: «Обеспечить семью старшего лейтенанта Бондаренко всем необходимым как семью космонавта».
К сожалению, несмотря на заботу министерства, факт членства Бондаренко в отряде космонавтов много лет замалчивался. О нем не мог рассказать даже Юрий Гагарин, которому после полета позволялось больше, чем остальным. И, как водится, на Западе о погибшем слушателе-космонавте узнали раньше, чем на его родине: исследователи, в том числе Джеймс Оберг, обратили внимание на исчезновение ряда лиц с групповых фотографий отряда советских космонавтов, однако не могли назвать имена исчезнувших. Первым забытое имя назвал Марк Лазаревич Галлай в книге «С человеком на борту» (1985):
«Слухи о наших космических делах ходили за рубежом всякие. И добро бы только за рубежом!.. К сожалению, не раз приходилось слышать нечто подобное и дома, у нас.
Я был в доме отдыха в то холодное январское утро, когда мы узнали о катастрофе, ‹…› в которой погибли три американских космонавта.
Это печальное событие, естественно, привлекло всеобщее внимание и широко обсуждалось. Комментарии высказывались самые разные, но многие – с упором на „вот уж не ожидали!“.
– Нет, хоть оно и очень невесело, но ожидать этого приходилось, – сказал я. – Кто-то должен был этот грустный список открыть. Потому что нет и не может быть такого средства передвижения, которое было бы абсолютно безопасным. И поезд, и самолет, и даже велосипед… А уж об автомобиле и говорить нечего! Почему мы должны ждать от космоса, чтобы он был исключением?
И тут один из собеседников поддержал меня. Но поддержал так, что я за голову взялся! Лучше бы уж не поддерживал!
– Так ведь и у нас это было, – сказал он. – Только мы не сообщали. И сколько я ни клялся, что всё это сплошная липа, беспочвенные сплетни, мой собеседник упорно стоял на своем.
Потом я сообразил, что, видимо, до него дошли в искаженном виде слухи о гибели в барокамере слушателя отряда космонавтов В. В. Бондаренко в марте того же шестьдесят первого года. Обстоятельства его гибели действительно были сходны с тем, что случилось у американцев, – тоже пожар в замкнутом помещении в атмосфере, перенасыщенной кислородом. Но никакого отношения к попытке совершения полета в космос несчастье с Бондаренко не имело. Для него такой полет был перспективой еще весьма и весьма далекой… Но – снова! – объяви мы об этом трагическом происшествии – и никаких слухов не было бы. Да, тысячу раз прав был дважды Герой Советского Союза маршал авиации Н М. [Николай Михайлович] Скоморохов, сказавший в своих записках: „Где отсутствуют официальные источники информации – там властвуют слухи“».
Вот так между делом в историю космонавтики вернули имя достойного человека, погибшего слишком рано и слишком нелепо, чтобы советские руководители признали его достойным увековечивания. Но мы – не они. Благодаря Галлаю и Голованову, который рассказал о Бондаренко еще больше подробностей, имя Валентина Васильевича теперь возвращено в список первых покорителей Вселенной, а его фамилией назван один из кратеров на Луне.
