Хотя вскоре президент Куадрус ушел в отставку, между СССР и Бразилией установились дипломатические отношения. Думается, в том была немалая заслуга Юрия Алексеевича.
Утром 4 августа Юрий Гагарин и сопровождающие вылетели из Бразилии в Канаду. По пути они совершили промежуточные посадки на Кюрасау и в Гаване, проведя еще один день в кубинской столице. За товарищеским ужином в артистическом кафе Фидель Кастро вручил космонавту очередной подарок – форму офицера революционной армии. Николай Николаевич Денисов так описывал встречу, отметив примечательную деталь:
«Это был очень интересный ужин, сервированный кубинскими национальными блюдами, иные из которых приготовлялись на жаровне возле самого стола. Находившиеся в кафе кубинские артисты пели, танцевали. Мы все долго смеялись во время выступления одного из кубинских юмористов. Свой фельетон он начал словами о том, что, поскольку ему приходится выступать экспромтом, он будет пользоваться только что написанным текстом.
– Я думаю, – сказал он, – присутствующие простят мне это, тем более что ведь и Юрий Гагарин порой в своих выступлениях прибегает к такому методу.
Это была острая шутка. Как правило, Юрий Алексеевич и на митингах, и при обмене официальными речами никогда не пользуется заранее написанными текстами. Но, выступая в День 26 июля возле обелиска Хосе Марти, он часть своей речи произнес, заглядывая в конспект. И, как видно, это было тотчас же подмечено кубинцами, привыкшими к такому блестящему оратору, как Фидель Кастро. Подмечено и высказано теперь в мягкой, шутливой форме.
– Правильно, – одобрил юмориста Гагарин, – критика принимается».
Проблему первого космонавта можно понять: он слишком быстро переезжал из страны в страну, из культуры в культуру – у него просто не было времени вникать в частности местных исторических процессов. Многие ли из советских людей могли вспомнить, кто такой Хосе Марти? От Гагарина же почему-то ожидали всеобъемлющей эрудиции, словно, побывав на орбите, он стал специалистом по всем вопросам. Право слово, незачем было принуждать космонавта выступать перед каждым памятником с речами на темы, далекие от его специальности.
5 августа 1961 года делегация отправились в Галифакс для участия в Пагуошской конференции ученых по разоружению, международной безопасности и сотрудничеству. Туда ее пригласил видный американский промышленник, финансист и мизантроп, лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Сайрус Итон, которого на Западе называли «агентом Кремля», хотя на самом деле справедливее было бы называть «агентом Рокфеллеров», поскольку именно этот финансовый клан дал «путевку в жизнь» сыну канадского бакалейщика. Примечательно, что Итон пригласил на организованную им конференцию и первого американского астронавта Алана Шепарда, совершившего суборбитальный прыжок в капсуле корабля «Mercury» 5 мая 1961 года, но тот отказался, вероятно понимая, что первый космонавт будет в центре внимания.
Канадцы приняли Юрия Гагарина очень тепло. На двухчасовом митинге, транслировавшемся по радио на всю страну, космонавт зачитал послание советского правительства всем участникам Пагуошской конференции с наилучшими пожеланиями в труде и укреплении дела мира.
В ходе пресс-конференции его спросили, согласился бы он отправиться в космос на американской ракете. Гагарин сказал, что нет, не рискнул бы, чем вызвал оживление и смех в зале. Один из журналистов поинтересовался массой ракетно-космической системы «Восток», что было опасной темой, ведь эти данные оставались засекреченными. Юрий Алексеевич справился с затруднением, сказав буквально следующее (цитирую по книге Николая Каманина «Первый гражданин Вселенной», 1962): «Господин корреспондент, я надеюсь, что вы достаточно образованный человек и знакомы с физикой и математикой. С помощью элементарных формул, подставив в них суммарную мощность двигателей и скорость космического корабля „Восток“, о которых уже сообщалось в печати, вы сможете решить уравнение, в котором из трех параметров два известны».
На самом деле достаточно образованный человек сразу увидел бы, что рассчитать массу ракеты-носителя на основании названных параметров невозможно. Суммарная мощность двигателей давалась в лошадиных силах (двадцать миллионов), а для расчета необходимо значение удельной тяги в секундах или в м/с. Скорость и масса ракеты меняются в процессе взлета, поэтому потребуется сложное интегрирование, для проведения которого опять же нужны дополнительные данные. Гагарин, сдавший теорию на отлично, разумеется, знал об этом, но и помнил, что ему нельзя раскрывать даже минимальные подробности технического устройства ракеты и корабля.
Вечер и ночь советская делегация провела на ферме Сайруса Итона, а утром 6 августа из Москвы пришла весть: на орбиту отправился «Восток-2» с Германом Степановичем Титовым. Миру явился второй советский космонавт!
Гагарин послал срочную телеграмму в Москву, чтобы ее передали на борт космического корабля. Заграничное турне пришлось прервать. История умалчивает, знали члены «гагаринской» делегации о предстоящем запуске «Востока-2» или нет. Скорее всего, знали, но поскольку даты стартов на Тюратаме задавались с разбросом в несколько дней, то они не планировали свой график в привязке к готовящемуся событию. Так или иначе 6 августа стало переломным событием, в том числе и в «советском моменте».
Глава тридцать третья
Синдром Титова
Книга Виктора Анатольевича Митрошенкова «Земля под небом» (1981, 1987) содержит множество удивительных историй о Юрии Гагарине. При этом автор предлагал верить ему на слово, поскольку ссылки на реальные документы в тексте попадаются редко, зато всяческих, чуть ли не интимных, подробностей хоть отбавляй. И ему верили и продолжают верить, ведь по большому счету ничего лучше книги-хроники Митрошенкова о жизни Гагарина в советские времена написано не было. Есть там и такой эпизод (цитирую по изданию 1987 года):
«18 июля [1961 года]. ‹…› Вечером [Гагарин] встретился с Сергеем Павловичем Королёвым, рассказал ему о поездке в Англию, об огромном интересе к нашей стране.
– Решение принято: в августе – суточный полет, – сказал Королёв.
– Мне бы хотелось принять личное участие в подготовке, но бесконечные поездки…
– Не переживай, Юра, – Сергей Павлович нежно посмотрел на Гагарина. – Я хорошо знаю, что душой и мыслями ты здесь, с нами. Твои поездки нужны, и они, может быть, играют не меньшую роль, чем наши новые запуски… Мы как бы поддерживаем тебя, помогаем представлять нашу страну… Ты открыл дорогу в космос, ты должен продолжить путь к сердцам честных людей мира…»
В реальность этого эпизода верится с трудом. Хотя советские биографы приняли за аксиому отеческое отношение Королёва к отряду космонавтов, но и они должны были понимать, что главный конструктор вряд ли стал бы тратить время на объяснение того, что и так было очевидно Гагарину: график их деятельности больше не определялся частными желаниями.
То же самое в полной мере касалось и запуска «Востока-2»: Никита Сергеевич Хрущёв увидел, какой пропагандистский эффект дают орбитальные рейсы, и твердо вознамерился подчинить космонавтику политической целесообразности. Поэтому суточный орбитальный рейс должен был состояться не в самый подходящий момент для ученых или инженеров, а в самый удобный с позиций укрепления влияния советского государства.
