«Я не понимаю вас, Евгений Евтушенко… Вы писатель, поэт, говорят, талантливый. А вы опубликовали в зарубежной прессе такое о нашей стране и о наших людях, что мне становится стыдно за вас. Неужели чувство гордости и патриотизма, без которых я не мыслю поэтического вдохновения, покинуло вас, лишь только вы пересекли границы Отечества? А ведь без этих чувств человек нищает духом, теряет себя, обкрадывает своё творчество. ‹…›
Я уверен: для того, чтобы видеть новое, надо много знать. Ведь еще не потеряли ни для нас, космонавтов, ни для вас, писателей, своей остроты слова старого флотоводца адмирала Макарова: „Широта горизонта определяется высотою глаза наблюдателя“. Отлично сказано, не правда ли?
А что такое высота глаза наблюдателя? Это в первую очередь уровень твоих знаний, высота твоего идейного самосознания.
А вот в своей недоброй памяти „Автобиографии“ Евгений Евтушенко хвастается тем, что он, дескать, никогда не изучал электротехники и ничего не знает об электричестве.
Нашел чем хвастаться! С каких это пор невежество возводится в степень некой добродетели?
Если нам, космонавтам, нужна в пути поэтическая ветка сирени, то – я уверен – вам, писателям, не обойтись без больших и серьёзных знаний современности, и в первую очередь без глубокой идейности».
Позднее Юрий Алексеевич осознал, что перегнул палку в старании угодить партийным руководителям, и даже извинился перед Евтушенко. Желая исправить возникшую неловкость, космонавт пригласил опального поэта выступить 12 апреля 1964 года на концерте в Звёздном городке. Позднее Евтушенко сам рассказал о том, как это происходило (цитирую по его книге «Волчий паспорт», 2015):
«И вдруг мне позвонил Гагарин. Год назад он прочитал на Совещании молодых писателей написанную кем-то речь, где было сказано, что негоже Евтушенко хвастаться в своей автобиографии непониманием происхождения электричества.
Мне рассказывали, что один из наших старейших физиков, [Пётр Леонидович] Капица, встретив Гагарина на научной конференции, сказал ему, лукаво заглянув в глаза:
– Юрий Алексеевич, батенька, вы бы поделились с человечеством вашим открытием происхождения электричества. А то я уже столько лет бьюсь над этой проблемой, и ни тпру ни ну… Кстати, вы Евтушенко не слишком вовремя ругнули…
Гагарин попросил меня не обижаться и пригласил в Звёздный городок выступить 12 апреля [1964 года], в День космонавтики. Гагарин хотел мне помочь – ведь концерт транслировался на всю страну.
Я очень волновался и взад-вперед ходил за кулисами, повторяя строчки главы „Азбука революции“, которую собирался читать. Это мое мелькание за кулисами было замечено генералом [Николаем Романовичем] Мироновым, занимавшим крупный пост и в армии, и в ЦК.
– Кто пригласил Евтушенко? – спросил он у Гагарина.
– Я.
– По какому праву? – прорычал генерал.
– Как командир отряда космонавтов.
– Ты хозяин в космосе, а не на земле, – поставил его на место генерал.
Генерал пошел к ведущему, знаменитому диктору Юрию [Борисовичу] Левитану, чей громовой голос объявлял о взятии городов в Великую Отечественную, показал ему красную книжечку и потребовал исключить меня из программы концерта. Левитан сдался и невнятно пролепетал мне, что мое выступление отменяется. Я, чувствуя себя глубочайше оскорбленным, опрометью выбежал из клуба Звёздного городка, сел за руль и повел свой потрепанный „москвич“ сквозь проливной дождь, почти ничего не видя из-за дождя и собственных слез. Чудо, что не разбился. Гагарин кинулся за мной вдогонку, но не успел. „Найдите его, где угодно найдите…“ – сказал он двум молодым космонавтам. Они нашли меня в „предбаннике“ ЦДЛ [Центрального дома литераторов], где я пил водку стаканами, судорожно сжимая непрочитанные машинописные листочки… Самолет с советской правительственной делегацией, в которой был генерал Миронов, через месяц [на самом деле в октябре] разбился о югославскую гору Авала, а с Гагариным я больше никогда не виделся и глубоко переживал его трагическую гибель».
В силу своего статуса Юрий Алексеевич Гагарин был обязан участвовать в общественно-политической деятельности, но не всегда желал этого, особенно когда доходило до демонстративной борьбы с конкретными людьми. И дело не в мягкости характера (ведь Гагарин стал первым космонавтом во многом благодаря своим волевым качествам), а в тонком интуитивном понимании, что лично он не может указывать другим на ошибку, если точно не знает, ошибаются ли они. Без сомнения, тут сыграло роль его бесконечное уважение к образованию, которое дает право на многое, включая независимость в суждениях.
Оставаясь партийцем, Гагарин отказался от стези политика (и литературного критика), занявшись главным делом жизни – космонавтикой. И здесь он добился немалых успехов, которые вовсе не ограничиваются одновитковым полетом на орбиту.
Глава сороковая
К вопросу о Боге
Давно известен социально-психологический феномен, проявляющийся в приписывании авторитетным людям прошлого идей и убеждений, которые они не разделяли, с целью подкрепления идеологий настоящего. Выше мы разбирали пример того, как предвоенные советские идеологи записывали в революционеры любого российского дворянина, если он хотя бы раз что-то такое сказал против самодержавия.
По-человечески подобную подмену понять можно: все мы мечтаем о том, чтобы наши убеждения разделяло как можно больше симпатичных и, тем паче, всемирно известных людей, а если они не разделяли, то публицистическими приемами всегда можно изобразить дело так, будто бы они готовились разделять, просто не были, бедняги, в курсе, какое счастье их ждет.
В последнее десятилетие существования Советского Союза Юрия Гагарина пытались представить последователем русского космизма – искусственного метафизического учения, под виртуальным знаменем которого старались объединить тех мыслителей прошлого, которых занимал вопрос взаимодействия микрокосма с макрокосмом и которые в своих интеллектуальных поисках не слишком удалялись от материализма. К русским космистам относили, например, Николая Фёдоровича Фёдорова и Константина Эдуардовича Циолковского. Хотя между ними нет никакой серьезной идеологической связи, Фёдорова и Циолковского позиционировали по схеме учитель-ученик, а Гагарин получался как бы наследником обоих. Для доказательства этого спорного тезиса Виктор Анатольевич Митрошенков в своих книгах даже приписывал Гагарину чтение литературы, которую тот в принципе прочитать не мог, в чем мы убедились выше. Безусловно, Юрий Алексеевич был в некотором смысле космистом, но по убеждениям весьма далеким от «религии воскрешения» Фёдорова и «панпсихизма» Циолковского – к внеземной экспансии он относился, как Сергей Павлович Королёв, то есть с прагматизмом человека, который увидел, что за этим величественным делом стоит будущее, и захотел присоединиться к нему для того, чтобы всегда быть впереди остальных.
Сегодня русский космизм привлекает мало внимания, зато широко распространяется православная вера. Поскольку на волне десекуляризации в православные стараются записать всех более или менее приличных людей прошлого, то не удивляет, что в какой-то момент добрались и до Гагарина.
