Из эвакуации вернулся в Клушино и другой дядя – Павел Иванович. Пришел вместе с поредевшим и отощавшим колхозным стадом. Из-за отсутствия техники и лошадей стадо использовали в качестве тягловой силы на пахоте. В Гжатск привезли семена для колхозов. Автомобилей тоже не было, поэтому деревенским женщинам пришлось ходить за ними – 12 км в одну сторону. Постепенно Гагарины восстанавливали хозяйство: получили теленка, поросенка, козу, потом смогли купить корову. Так и пережили тяжелейший 1943 год.
В сентябре Юра пошел во второй класс. Учился очень прилежно, понимая, видимо, что помощи в образовании ждать неоткуда. Живой ум помогал ему схватывать всё на лету: одноклассники подтверждали, что контрольные работы он сдавал раньше остальных, а стихи запоминал с первого раза.
В 1944 году наконец-то пришли вести от старших детей. Сегодня вокруг их судьбы много путаницы, поскольку достоверных сведений не сохранилось. Встречаются совершенно невероятные заявления: например, что Зою Алексеевну вместе с другими русскими девушками «гнали в Гданьск топить», – версия выглядит нелепо, поскольку для уничтожения советских граждан гитлеровцы не прибегали к столь экзотическим методам.
Реальность была, конечно, прозаичнее. В интервью, которое дала Зоя Алексеевна английским исследователям Пирсу Бизони и Джеми Дорану, приоткрыт краешек правды. Старшие дети Гагариных действительно оказались в Гданьске и были направлены в трудовые лагеря. Зоя вспоминала: «Мне приходилось каждую неделю обстирывать сотни немцев. Мы кое-как перебивались, но они были хозяева, а мы – рабы. Они всё могли с нами сделать – могли убить, а могли оставить жить. Нас всё время мучил страх, а выглядели мы как оборванные золушки, кожа да кости, одни локти торчат. Обуви у нас не было, иногда мы находили солдатские сапоги, но они были для нас слишком большими. ‹…› Немцы селили нас в разрушенных домах, после того как выгоняли оттуда тех, кто там жил». Когда началась эвакуация лагерей на запад, в неразберихе сначала Валентину, а потом Зое удалось бежать. Они, конечно, стремились домой, но командование подразделений, на которые они вышли, по-другому распорядилось их дальнейшей судьбой. Валентина призвали в армию и после обучения он стал башенным стрелком на танке «Т-34»; в 1945 году был награжден медалями «За отвагу» и «За Победу над Германией». Зою с учетом ее колхозных навыков направили служить помощницей ветеринара кавалерийской части.
После Великой Победы отца семейства демобилизовали, но он решил остаться в Гжатске. Современный исследователь Владислав Иосифович Кац выдвинул в статье «О чем молчал Гагарин-старший» (2010) гипотезу, что Алексею Ивановичу было неудобно возвращаться в Клушино из моральных соображений: дескать, во время войны он сотрудничал с оккупантами и у его односельчан, приходящих с фронта, могли возникнуть к нему серьезные вопросы. Думается, причина всё же в другом (на оккупированных территориях всякое случалось, и демобилизовавшиеся это прекрасно понимали). Мы помним, что Гагарины еще в конце 1930-х годов собирались перебраться в город, а теперь причин для переезда прибавилось: поселок был разорен, жить там стало голодно и холодно. Кроме того, служа в Гжатске, Алексей Иванович сумел показать местным жителям свои таланты в качестве строительного рабочего с навыками каменщика, плотника, столяра и слесаря – в городе, который был почти полностью разрушен, такие специалисты весьма ценились.
Обратимся к мемуарам Анны Тимофеевны:
«Под новый, 1946 год перебрались мы в Гжатск. Построили на выделенном участке по Ленинградской улице небольшой, временный домик, стали готовиться наш деревенский перевезти. ‹…›
Более двадцати лет была я к тому времени замужем за Алексеем Ивановичем, но вот начинал он новое дело, к которому, кажется, подступиться невозможно, и я невольно любовалась им, как, бывало, в молодости: до чего же у него всё складно да ловко получалось! Так и с переездом на новое место. Решили перебираться, я похолодела: сколько забот, трудов, мороки! Подумать боязно – с насиженного места стронуться! Алексей Иванович успокаивает:
– Нюра, это только кажется, что трудно. Одолеем!
Стал перечислять: „Яму под фундамент да под печь в начале лета выкопаем, а уж там дела пойдут. Фундамент сложим. Избу клушинскую разберем, пронумеруем все бревнышки, собрать – проще простого. Не один дом строил. Никто, сама знаешь, не жаловался. Себе неужто не сделаю? Балки в доме крепкие, полы не гнилые, крышу подлатаем. Чего же ты, Нюра, боишься, я же все эти работы, считай, с закрытыми глазами могу делать. Так говорю?“
Не спорю. Успокаивать успокаивал, но заметила: сам готовился загодя, осмотрительно, непоспешно. Видно, крепко спланировал, какую работу за которой выполнять. Юра с Борисом ему помогали по-взрослому. Землю копали, раствор месили, песок таскали, глину мяли, кирпичи подавали».
В городе было проще и с учебой. Хотя, как сообщают краеведы, две трети школьных зданий в Гжатске были разрушены, обучение подрастающего поколения быстро восстанавливалось: свои двери открыли начальная, две семилетние и средняя школы, а также вечерняя средняя школа рабочей молодежи. Юрий, которому в конце 1945 года было одиннадцать лет, и его младший брат Борис, которому исполнилось девять лет, устроились в начальную базовую школу при Педагогическом училище – оно располагалось в приметном двухэтажном особняке купца Степана Ивановича Церевитинова (современный адрес – улица Советская, 3), где 29 августа 1812 года останавливался Михаил Илларионович Кутузов, направлявшийся в Царёво-Займище, чтобы возглавить отступающие русские войска.
О зачислении Гагарина сохранился даже соответствующий документ: «Я, Лунова Елена Фёдоровна, бывшая заведующая начальной базовой школой при Гжатском педагогическом училище, подтверждаю, что Юрий Алексеевич Гагарин поступил в 3 класс в начале ноября месяца 1945 года в вышеназванную школу». Сама Елена Лунова, хорошо знавшая семью Гагариных, вспоминала эту встречу так (цитирую по книге Лидии Обуховой «Любимец века», издание 1979 года):
«– В пятидесятые годы, – говорит Елена Фёдоровна, – стала я заведовать начальной базовой школой при педучилище. По-моему, это была очень интересная и полезная форма: студенты училища имели свою школу. Они часто давали уроки и вообще привыкали к ребятам, присматривались к труду педагога. ‹…›
В это самое время иду я как-то по улице и вижу как будто знакомое лицо. „Ты ли это, Нюра?“ Мы с ней обнялись. Оказывается, она с детьми недавно сюда переехала. Жили еще в землянке, но уже перевезли сруб из Клушина и собирались ставить свой домик на новом месте. „Я к тебе, Елена Фёдоровна, своих двух младших приведу. Ты уж их, пожалуйста, возьми“. Я ответила: „Приводи“.
И вот на другой день Анна Тимофеевна приводит двух мальчиков-погодков: Юрку и Бориску. Смотрю на старшего. В сером костюмчике: мать перешила из своей старой хлопчатобумажной юбки. Потупился, а глаза плутоватые, быстрые. „Ты его в хорошие руки передай, – просит Анна Тимофеевна, – чтоб не забаловался“. Младший на вид был поспокойнее, непокладистее. Он пошел во второй класс, а Юра в третий. Там Нина Васильевна [Лебедева] преподавала, наша выпускница. Вот она уж учитель, как говорится, милостью божьей! Никогда голоса не повышала, не сердилась, а слушали ее ребята раскрыв рты, так им было интересно».
