Корделия прижала руку ко рту, чтобы не закричать. Голова на порезанной шее откинулась, и выпученные глаза девушки смотрели прямо на нее. Рот был зашит прочными черными нитками. Вот почему она не кричала. При таком обороте истошные крики, застрявшие в ее горле, можно было принять за стоны. Иссиня-черные волосы на ее лбу были подпалены, живот под окровавленной сорочкой вспорот. Она чем-то сильно напоминала Анджелу, может быть, потому, что ее Донатьен разделал тем же способом.
Живые мощи на столе были вскрыты целиком. Вот он, пример докторов, который так осуждался церковью. Вскрытие. Корделия понимала, что нельзя смотреть на окровавленные внутренности и ребра, но все равно смотрела. И в ее глазах застыл ужас. Это было вскрытие заживо. Причем кто-то еще прошил внутренности жертвы прочными нитками.
Корделия знала, кто.
– Ты боишься, что с тобой произойдет то же самое? – Голос сгорбившегося над жертвой, будто цверг, существа ничуть не напоминал голос прежнего Донатьена. Его внешность теперь тоже была далека от той, с которой он родился. От роскошной одежды остались лишь ошметки. Плоть под ними была еще более истерзана. Он горбился, едва волочил раздробленные испанским сапогом ноги, неловко двигал вывернутыми из суставов обожженными пальцами и в целом напоминал сказочного тролля, жутко уродливого, омерзительного и кровожадного. Опаленные губы кривились в усмешке. Когда-то красивое лицо теперь походило на клубок шрамов или сплошной ожог. Корделия прикрыла глаза, чтобы этого не видеть.
«Но внутри ты ведь прежний», – хотелось сказать ей. Однако она не смела, потому что сама начинала в этом сомневаться. В его разуме теперь будто поселился некий дьявол, разбуженный людской жестокостью. И он требовал человеческих мучений.
– Смотри, как изящно. – Донатьен провел тонкой бритвой по кишкам вскрытой девушки и срезал некоторые из них. Они шлепнулись на стол, будто дождевые черви. Корделия бы ни за что не догадалась, откуда взялась эта грязно-бурая масса, если бы не видела своими глазами место ее происхождения.
– Это искусство плоти, – провозгласил Донатьен. – Смотри, – он поднял в воздух какой-то острый предмет. – Этот скальпель я позаимствовал у скульптора. Бедняга ваял статуи из камня, но не подозревал, что нечто подобное, только окровавленное, можно сделать и из него самого. Я предпочитаю ваять из плоти. Весьма достойный обработки материал. И такой податливый. Зачем мне мрамор, если плоть поддается легче глины.
И он вонзил резец девушке в глаз. Корделия вскрикнула.
– Красиво, да. – Донатьен провел окровавленной шершавой рукой по волосам цвета вороного крыла. – Ее звали Джоджиной, она дочь одного из Совета Десяти. Видишь, я ваяю только из предателей и их чад. Только такой материал мне нужен. Не считай меня слишком жестоким.
– Она еще жива. – Корделия хотела отвернуться, но не могла.
Донатьен и не подумал ввести лезвие чуть глубже, чтобы умертвить несчастную. Пусть жертвы мучаются как можно дольше, считал он. Смерть – это милосердие. Ему самому такое милосердие предоставили далеко не сразу. Он мучился очень долго.
– Удивительно, как много может вытерпеть человеческая плоть перед смертью. – Выжженные бугры в местах, где раньше у него были брови, артистически нахмурились. – Бог создал людей готовым сосредоточием боли – для пыток. И создал дьявола, чтобы предоставить боль в изобилии. Все, кто сделан из плоти и крови, крайне уязвимы. Даже ты, моя дорогая.
Она не отшатнулась при виде окровавленного лезвия, хоть он рассчитывал именно на это.
– Ты пришла попрощаться. – Донатьен окинул оценивающим взглядом ее белое подвенечное платье. – Этот наряд был скроен и сшит для того, чтобы невеста встретила в нем свою смерть. Ты всегда хотела занять ее место. Возможно, пришло время.
Она заметила, что стрелки остановившихся часов над камином слегка дернулись. Кровь со свечей капала на пол. Любопытно, Донатьен сам поливал воск кровью жертв или дело было в его магии? После пыток и смерти его колдовские силы не только не убыли, они стали безмерны. Похоже, что после гибели он добился того совершенства, до которого никак не мог дотянуться при жизни. Только блага ему от этого уже не было.
– Жертва должна быть в белом. – Он на миг оторвался от своего занятия. Истерзанные руки сжимали нож. Под этим ножом стонало еще живое существо, а он изучал взглядом жемчуга и шелка Корделии. Точно так же, наверное, он изучал кожу жертвы, прежде чем снять ее ножом, будто изысканный наряд.
– Хочешь занять ее место, когда она умрет? – он кивком указал на Джоджину. – Ты не будешь первой невестой, которую я убил, но ты будешь самой прекрасной из всех моих жертв. Белая роза в крови… – Он еще раз окинул взглядом ее свадебный наряд, и что-то в его чертах дрогнуло. Возможно, ему тоже не давали покоя воспоминания. Все могло сложиться иначе. Их роман мог быть куда более светлым. Вместо реквиема по двум безвременно усопшим могла звучать любовная соната. Они ведь так друг друга любили, но вмешались люди, и рай превратился в ад.
Нужно отдать должное Донатьену, он сумел превратить в ад жизни всех тех, кто разрушил его счастье.
– Сюда идут, – произнесла Корделия.
– Я слышу, – равнодушно отозвался он. – Факелы. Крики. Лозунги. Протесты. Моления, чтобы подстрекать толпу. Звон оружия и орала. А за всем этим так много плоти. Так много материала для моего нового темного искусства.
Он язвительно усмехнулся, проводя лезвием по своей жуткой щеке в шрамах, и жертва на его столе испуганно сжалась.
– Она уже знает вкус моего ножа, – пояснил Донатьен насчет той, кого можно было уже смело именовать усопшей. – Скоро узнаешь и ты. Или ты все же образумишься и будешь мне помогать ваять из плоти?
– Их целая толпа.
– И ты думаешь, этого довольно, чтобы живьем взять дьявола?
– Ты мертвый, – резонно напомнила она.
– Но более активный, чем любые живые. – Он глубоко вонзил нож в оголенное сердце жертвы, наконец-то прерывая ее страдания. – Жаль так сразу сворачивать шейку птице, я хотел над ней вдоволь поиздеваться, но сюда ведь спешат другие.
– Не нужно. – Корделия метнулась в сторону, но он уже стоял перед ней, молниеносный, как призрак. Безобразная обожженная рука схватила ее за талию. Это было похоже на любовное объятие, если бы только в другой его руке не сверкал нож.
Донатьен осторожно провел лезвием над ее тонкой шеей, и ожерелья распались по полу градом звенящих бусин. Дождь жемчужин падал, будто поток слез. Они закатывались в щели в полу, окрашивались кровью, капнувшей со свечей. Они напоминали о прошлом. Донатьен зачарованно смотрел на ее оголившуюся шею. Следующая ласка ножа придется уже по ее хрупкому горлу. Прямо по сонной артерии.
– Пора выбирать, Корделия. – Он смотрел на нее долго и изучающе. – Ты всегда хотела пойти со мной. Что же тебе мешает сейчас? Ты ведь знаешь, что теперь у меня достаточно сил, чтобы перерезать весь мир. Никто больше не сможет причинить нам зла, разлучить нас, что-то у нас отнять. Мы просто всегда будем наносить удар первыми. Пока не останется никого. Разве это не чудесно? Разве это не сказка? Только мы двое на всей земле.
