Лени осознала, что закричала, лишь когда мама ее погладила, чтобы успокоить.
Мэтью.
— Он же замерзнет насмерть, — проговорила Лени. — Вот-вот стемнеет.
Не успела мама ответить, как Уорд скомандовал:
— Держитесь на расстоянии двадцати футов друг от друга.
И начал раздавать фонари.
Лени включила фонарь. Весь мир сжался до размеров заснеженной тропки. Она видела все слоями: белая земля, белый от снега воздух, белые деревья. И тусклое серое небо.
Где же ты, Мэтью?
Она медленно, упрямо продвигалась вперед, смутно сознавая, что где-то рядом другие члены поискового отряда, другие огни. Слышала лай собак, громкие голоса; лучи фонарей то и дело пересекались. Время тянулось странно, словно в другой реальности, отмеряли его убывающий свет и дыхание.
Вот звериные следы, груда костей в свежей крови, осыпавшиеся сосновые иголки. Ветер ваял из снега горы и спирали с твердыми, покрытыми льдом кончиками. В провалах вокруг деревьев чернел валежник: звери устраивали там временные норы, укрытия от ветра.
Чаща густела. Температура резко упала, снегопад прекратился. Облака поредели, уплыли прочь, открыв темно-синее небо в звездной россыпи. Растущая луна заливала окрестности ярким светом. Все вокруг сияло серебром.
И тут Лени что-то заметила. Руки. Из-под снега торчали тонкие застывшие пальцы. Лени бросилась к ним по глубокому снегу с криком: «Мэтью, я иду!» Дышать было больно, Лени хрипела, луч фонарика прыгал вверх-вниз.
Рога. Раскидистые. Лосиные. Сам сбросил или здесь же лежат и кости, оставленные браконьером. Снег покрывает все грехи, и этот тоже. Правда не откроется до весны. Если вообще когда-нибудь откроется.
Поднялся ветер и ударил по деревьям, так что ветки посыпались.
Лени с трудом пробиралась вперед — один из десятков лучей, рассыпанных по сиявшему сине-бело-черному лесу, желтые точки, которые ищут, ищут… Она услышала голос мистера Уокера, он так часто кричал «Мэтью!», что уже охрип.
— Вон он! — завопил кто-то.
— Вижу! — откликнулся мистер Уокер.
Лени бросилась на голос, проваливаясь и спотыкаясь.
Впереди маячил призрачный бугорок… да нет же… человек… в лунном свете он стоял на коленях у замерзшей реки, понурив голову.
Распихивая всех локтями, Лени пробралась сквозь толпу и подбежала к мистеру Уокеру, который присел на корточки возле сына.
— Мэтти! — крикнул он и положил руку в перчатке ему на спину. — Я здесь. Я здесь. Где мама?
Мэтью медленно обернулся. Лицо его побелело от холода, губы потрескались. Зеленые глаза поблекли, стали цвета речного льда. Мэтью била дрожь.
— Ее больше нет, — прохрипел он. — Она утонула.
Мистер Уокер поднял сына на ноги. Тот покачнулся, чуть не упал, но отец его удержал.
До Лени донеслись обрывки разговоров.
— …провалилась под лед…
— …как же она так…
— Господи…
Пропустите их.
— Возвращаемся, — скомандовал Уорд. Парня надо согреть.
Девять
Зима унесла жизнь одной из них, той, что здесь родилась и умела выживать.
Лени думала об этом непрерывно: ее мучил страх. Если уж смерть так легко забрала Женеву Уокер — «Джен, Дженни, Генератор, зовите как хотите», — значит, это может случиться с каждым.
— Господи боже мой, — заговорила Тельма, когда они в мрачном молчании возвращались к машинам. — Дженни в жизни не вышла бы на тонкий лед.
— И на старуху бывает проруха, — возразила Марджи-шире-баржи. Темное лицо ее исказила скорбь.
Натали Уоткинс печально кивнула:
— Да я эту речку уже раз десять переходила. Боже мой… как она умудрилась провалиться-то? Декабрь на дворе.
Лени слушала и не слушала. Она не могла думать ни о чем, кроме Мэтью, его горя. Он видел, как его мама провалилась под лед и погибла.
Как такое пережить? Теперь, наверно, эта сцена всегда будет стоять у него перед глазами, как ни зажмуривайся. И до конца дней он будет с криком просыпаться от кошмаров. Чем же ему помочь?
Вернувшись домой, Лени, дрожа от холода и страха (оказывается, можно вот так запросто потерять родителей или жизнь обычным воскресным утром, когда ты просто вышел прогуляться в снегопад… раз — и все), одно за другим писала ему бесконечные письма и рвала, поскольку выходило не то.
Два дня спустя, когда город собрался на похороны Женевы, она по-прежнему пыталась сочинить идеальное письмо.
Морозным днем в городок съехались десятки машин. Водители парковались где могли: вдоль дорог, на любом свободном клочке земли, один бросил автомобиль прямо посреди улицы. Лени еще ни разу не видела здесь столько джипов и снегоходов. Все заведения были закрыты, даже салун «Лягающийся лось». Канек съежился от стужи, покрылся снегом и льдом; ослепительное солнце заливало городок.
За каких-нибудь два дня мир перевернулся, изменился непоправимо — а ведь в нем стало всего лишь на одного человека меньше.
Автобус припарковали на Альпийской улице и вышли. Лени услышала, как заунывно воет и рычит мотор генератора, от которого работало освещение в церкви на холме.
Они гуськом поднялись к храму. В пыльные окна старой церквушки лился свет, из трубы валил дым.
Лени замешкалась у закрытых дверей, чтобы скинуть отороченный мехом капюшон. Церквушку она видела всякий раз, как они приезжали в город, но внутри еще не бывала.
Внутри храм был еще меньше, чем казался снаружи. Щербатые стены обшиты белеными досками, пол сосновый, скамей нет. Люди заполнили пространство от стены до стены. Впереди мужчина в камуфляжных штанах и шубе, лица за усами, бородой и пышными бакенбардами практически не разглядеть.
В церкви собрались все, кого Лени знала в Канеке. Марджи-шире-баржи стояла между мистером Роудсом и Натали; Харланы жались друг к другу. Пришел даже Полоумный Пит с гусыней на бедре.
Лени не сводила глаз с первого ряда. Возле мистера Уокера стояла белокурая красавица — видимо, Алиеска приехала из колледжа — и еще какие-то родственники, которых Лени не знала. Справа от них, вроде и вместе со всеми, но наособицу, стоял Мэтью. Кэлхун Мэлви, любовник Женевы, переминался с ноги на ногу, словно не знал, что делать. Глаза у него покраснели.
Лени попыталась привлечь внимание Мэтью, но он не заметил даже, как отрылись и закрылись двойные церковные двери и внутрь ворвался ветер и снег. Мэтью стоял, понурив плечи и уронив голову на грудь, сальные волосы падали ему на лицо.
Лени прошла за родителями на свободное место позади Чокнутого Эрла с семейством. Эрл тут же протянул папе фляжку.
