– Они уже далеко! – вопит Крис. – Догоняй!
Мотаю головой.
– Почему? – вопит он.
– Опасно!
– Они уехали!
– Подождут.
– Быстрее!
– Нет. – Я качаю головой. Смутное чувство. На мотоцикле им доверяешь, и остаемся на пятидесяти пяти.
Начинается дождь, но впереди огоньки города… Так и знал, что он здесь будет.
Когда подъезжаем, Джон и Сильвия уже ждут нас под первым деревом у дороги.
– Что с вами случилось?
– Сбросили скорость.
– Это мы поняли. Что-то не так?
– Нет. Давайте прятаться от дождя.
Джон говорит, что на другой окраине есть мотель, но я отвечаю, что мотель есть и получше – если повернуть направо по дороге, обсаженной тополями, через несколько кварталов отсюда.
Сворачиваем к тополям и проезжаем несколько кварталов – появляется небольшой мотель. В конторе Джон озирается и произносит:
– И впрямь недурно. Когда ты здесь бывал?
– Не помню, – отвечаю я.
– Откуда тогда про него знаешь?
– Интуиция.
Он смотрит на Сильвию и качает головой.
Сильвия уже сколько-то за мной наблюдает. Замечает, как у меня подрагивают руки, когда расписываюсь в книге регистрации.
– Ты ужасно бледный, – говорит она. – Это на тебя молния так?
– Нет.
– Ты как призрака увидал.
Джон с Крисом смотрят на меня, и я отворачиваюсь к двери. Льет по-прежнему как из ведра, но мы делаем рывок к комнатам. Наши пожитки на мотоциклах укрыты, и мы пережидаем грозу – потом заберем.
Дождь заканчивается, небо чуть светлеет. Но со двора мотеля вижу, что за тополями почти совсем сгустилась другая тьма – ночная. Идем в город, ужинаем, а когда возвращаемся, дневная усталость догоняет меня по-настоящему. Почти не шевелимся в металлических шезлонгах во дворе, медленно допиваем пинту виски, которую Джон принес из холодильника мотеля вместе с какой-то разбавкой. Виски льется внутрь медленно и приятно. Прохладный ночной ветерок постукивает листочками тополей у дороги.
Крис спрашивает, что будем делать дальше. Неугомонный парнишка. Новизна и странность обстановки возбуждают его, и он предлагает нам петь песни, как в лагере.
– Мы не очень хорошо поем песни, – говорит Джон.
– Тогда давайте рассказывать истории. – Крис задумывается. – О призраках знаете? Все пацаны у нас в домике рассказывали по ночам о призраках.
– Лучше ты нам расскажи, – просит Джон.
И Крис рассказывает. Слушать его истории довольно забавно. Некоторые я с его возраста не слышал. Говорю ему об этом, и он хочет послушать, о чем рассказывали мы, но я ни одной истории не помню.
Немного погодя спрашивает:
– Ты веришь в призраков?
– Нет, – отвечаю я.
– Почему?
– Потому что они не-на-уч-ны.
Джон улыбается моему тону.
– В них не содержится материи, – продолжаю я, – и нет энергии, а поэтому, согласно законам науки, они существуют только у людей в головах.
Виски, усталость и ветер в деревьях уже мешаются у меня в голове.
– Конечно, – прибавляю я, – законы науки тоже не содержат в себе материи и не имеют энергии, а потому существуют только у людей в головах. Лучше сохранить целиком научный подход ко всему и не верить ни в призраков, ни в научные законы. Так безопаснее всего. Вере тут делать нечего, но и это научный подход.
– Я не понимаю, о чем ты, – говорит Крис.
– Это у меня такая хохма.
У Криса опускаются руки, когда я так разговариваю, но он, по-моему, не обижается.
– Один пацан из Христианского союза молодежи говорит, что он верит.
– Он просто тебя дурачит.
– Ничего не дурачит. Говорит, что, если людей правильно не похоронили, их призраки возвращаются и преследуют людей. Он правда в это верит.
– Он тебя просто дурачит, – повторяю я.
– Как его зовут? – спрашивает Сильвия.
– Том Белый Медведь.
Мы с Джоном переглядываемся, вдруг понимая одно и то же.
– А-а, индеец! – говорит он.
Я смеюсь.
– Наверное, придется кое-какие слова взять обратно, – говорю я. – Я думал о европейских призраках.
– Какая разница?
Джон хохочет:
– Он тебя поймал.
На минуту задумываюсь и говорю:
– Ну, индейцы порой иначе на все смотрят – не скажу, что неправильно. Наука не входит в индейскую традицию.
– Том Белый Медведь сказал, что папа и мама не велели ему во все это верить. А бабушка шепнула, что это все равно правда, вот он и верит.
Крис умоляюще смотрит на меня. Ему действительно иногда хочется что-то знать. Хохмить еще не значит быть хорошим отцом.
– Еще бы, – отвечаю я, давая задний ход, – я тоже верю в призраков.
Теперь на меня странно смотрят Джон и Сильвия. Понимаю, что на сей раз мне так легко не отделаться, и собираюсь с духом перед долгим объяснением.
– Совершенно естественно, – говорю я, – считать невеждами европейцев, веривших в призраков, ну или индейцев. Научная точка зрения низвела все остальные точки зрения до какого-то примитивизма, стало быть, если человек сегодня говорит о призраках или духах, он считается невеждой – или же чокнутым. Почти невозможно представить себе мир, где на самом деле могут существовать призраки.
Джон кивает, и я продолжаю:
– Мое личное мнение: интеллект современного человека – не такое уж совершенство. Коэффициент его не сильно изменился. Индейцы и средневековые люди были не глупее нас, но мыслили в совершенно ином контексте. Призраки и духи в том контексте мышления так же реальны, как для современного человека реальны атомы, частицы, фотоны и кванты. Вот в этом смысле я верю в призраков. У человека современного тоже свои призраки и духи.
– Какие?
– Ну, законы физики и логики… система чисел… принцип алгебраической подстановки. Все это призраки. Просто мы верим в них так истово, что они кажутся реальными.
– По-моему, они и есть реальны, – говорит Джон.
– Не улавливаю, – говорит Крис.
И я продолжаю:
– Например, вроде бы совершенно естественно подразумевать, что гравитация и закон тяготения существовали до Исаака Ньютона. Только чокнутый решит, будто до XVII века гравитации не было.
– Конечно.
