– Благодарю покорно, – ответил Толя. – Но, знаете, сударь, нет во мне этой жилки… Боюсь, плохим буду им хозяином. Заботы, знаете ли, иного характера. И потом я свистеть не умею (ну врет же, – подумал я, – захочет – так свиснет, что все собаки рая сбегутся). Удерут они от меня. Все равно вернутся к вам от такого непутевого. Так уж лучше пусть тут и остаются, в дому своем.
– Ну, как знаете. Настаивать не буду.
Неожиданно в голубятне возник какой-то шум и пестрое мельканье, разлетелись голубиные перья во все стороны.
– Царица небесная, – заволновался (или сыграл роль взволнованного) Порфирий Карпович, бросившись на помощь голубям. – Неужто, ястреб опять?
Не успел он добежать до голубятни, как вдруг оттуда вместе с дюжиной взбудораженных голубей и ворохом перьев выпорхнуло крылатое существо с луком в пухлых ручонках и нанизанным на стреле белым трепещущимся голубем. Пугливо озираясь, амурчик отлетел на безопасное расстояние, а потом, развернувшись, показал нам всем язык и скорчил рожицу. Толик тихонечко матюгнулся, плюнул вниз и вдруг неожиданно взлетел в воздух, ринувшись за хулиганом. Тот заметался от страха, видимо не ожидая погони, и тотчас упорхнул куда-то прочь. Толик затормозил в воздухе крыльями, развернулся и медленно вернулся назад, приземлившись ногами вперед, как осторожный парашютист. Вернулся и помещик.
– Ой, беда, – запричитал он, задыхаясь (боже – даже одышка здесь в раю ему понадобилась зачем-то!). – Разве раньше было такое? Вот ведь что творится нынче. Глядишь, скоро и в дом заберутся, ограбят. Голубка-то моего… Видели? Ну, что ты поделаешь.
– И не говорите, Порфирий Карпович, – поддержал его Толя. – Это в наших-то райских кущах и такое вот безобразие…
Неожиданно отворились двери дома, и на крыльце между колоннами появилась весьма обаятельная, а на чей-нибудь вкус, возможно, божественной красоты женщина – супруга помещика. Вслед за нею появились дети – хорошенький, голубоглазый, белокурый и кудрявый мальчик, и молоденькая девушка-красавица. То есть, вся троица – ангельской красоты семейка. Барышня была словно срисована с какой-то иллюстрации к «Евгению Онегину» с кудрями и в соответствующем прикиде. На мальчике были синие до колен штанишки и матросская рубашечка, белые гольфы и черные блестящие башмачки.
– А, вот и мои, – воскликнул Порфирий Карпович, – пойдемте.
Беззлобно плюнув на амурчика-хулигана, мы поспешили к барскому дому.
– Вангелия Прокофьевна Уссурийская, супруга моя дражайшая, – представил женщину Порфирий Карпович. – Рекомендую.
Хозяйка, кстати, была далеко не худенькой. Возможно, это как раз и был пик ее красоты. Некоторые женщины только после тридцати пяти, чуть успев избавиться от излишней худобы, ближе всего соответствуют задуманному творцом образу, то есть в данном случае именно этому. Эти, чуть утрированные формы тела Вангелии Прокофьевны действительно были очень ей к лицу. Тем более пропорции фигуры все ж оставались абсолютно правильными, и вряд ли имелись складки на талии. Просторное старинное платье бежевых тонов было безупречным, в меру красивым, но по-деревенски скромным, в том числе и та часть, которая называется декольте. Розовый фуляровый платок был спущен с головы на плечи. С шеи свисала нить скромных стеклянных бус тоже розового цвета. Толик с восторженной физиономией тотчас бросился к хозяйке, нагнулся и галантно поцеловал ей руки. При этом чуть встрепенулись и раскрылись его крылья, а ноги зависли на миг в воздухе. Со стороны он стал напоминать висящую в воздухе стрекозу. Он чмокнул в запястье также Татьяну Ларину, то бишь дочурку, прошептал ей какой-то комплемент, отчего она покраснела, и потрепал за щеку мальца. Отпрянув, он представил меня как своего гостя и приятеля и тут же подтолкнул к помещице. Я ручек чужим женщинам в жизни не целовал и толком не знал, как это грамотно нужно делать, но, как мне показалось, худо-бедно справился с задачей, будто бы всю жизнь только этим и занимался.
– Рады, очень рады гостям, – певуче заверещала помещица. – Ведь здесь в нашей глуши, вдали от Петербурга и света, мы иной раз скучаем одни. Впрочем, лукавлю: развлечений, только иного свойства, и у нас хватает. Места тут дивные, красоты вон какие. Мы с мужем иной раз и верхом, и так – ножками прогуливаемся – чудно здесь, вам понравится.
– Вангеша, – мягко перебил ее Порфирий Карпович, – детишек представь Александру Константиновичу, сделай одолжение.
– Ах, конечно, какая же я бяка. Про детей своих забыла. Это вот сыночек наш – Галактион, а эту принцессу зовут Ифигения.
Мальчик поклонился одной головой, бойко, по-суворовски, а девица сделала реверанс. Я тоже поклонился, промямлил свое имя, и добавил что-то вроде «весьма рад отрекомендоваться». Нас провели внутрь дома, и мы попали в провинциальную и наивно-театральную атмосферу сравнительно богатого помещичьего дома. Комнаты ломились от всякого рода выписанных из столицы и даже из заграницы предметов мебели и красивых вещиц – статуэток, флаконов, бонбоньерок, ваз, канделябров, картин и зеркал в золотых старинных рамах, книжных шкафов с собраниями сочинений, ружей и сабель на стенах и прочего. Всего этого было полно в чистых и светлых комнатах. Райский уют и чудесная атмосфера дома умиляли. Ярко горели дорогие люстры, а горящие в них свечи нисколько не коптили аккуратно отбеленного потолка. В доме имелась и просторная зала с камином, пианино и двумя дюжинами кресел. Здесь, очевидно, проводились балы. Прислуги внесли туда подходящий по размерам длинный стол, накрыли его белой скатертью и стали заносить нехитрые деревенские яства и вина, а в центр стола поставили огромный дымящийся самовар. Хозяева пригласили нас закусить. Двое слуг, прилично наряженных специально для таких случаев – мужчина и женщина – остались, чтобы обслуживать господ, подливать, уносить посуду.
– Господа, я, по обыкновению, своих гостей, прежде всего, наливочки прошу отведать, – произнес торжественно Порфирий Карпович. – Крестьяне мои, души верные, Мартынов Илья и Семен Глыбов, специально обучены ремеслу. Рецептик этого бальзама, наш фамильный, под кремневым револьвером никому не выдадут, так-то вот. Такой наливки нигде, сударики мои, днем с огнем не сыщите.
Наливка действительно была божественной. Помимо вишни, я ощутил тонкие, неповторимые ароматы и вкусы дюжины каких-то то ли трав, то ли неизвестных мне плодов.
– Ну, Порфирий Карпович, убили, – воскликнул Толя после первой рюмочки. – Можно сказать, убили наповал. И без вашего кремневого револьвера, а убили-с. От такого восторга тоже ведь можно умереть. Да-с, это чудо. Выкрасть бы у вас рецепт, да, боюсь, ларец у вас далеко спрятан.
Ну, спасибо, братец… Только какой там ларец – все вот тут хранится, – постучал себя по макушке головы помещик. – Скоро Галактиону тайну откроем. Вот только подрастет пусть чуток. Так Анатолий Михайлович, голубчик мой, я вот что хотел бы предложить. Может быть, я вам отправлю как-нибудь бутылочек дюженку, уж не откажите в любезности, примите подарочек? Не голубков, так хоть наливочки… Для этого свистеть-то не надо уметь – пей себе да радуйся. Да и сейчас, вот когда возвращаться надумаете, с собой стеклянницу не забудьте захватить. Веселей будет в дороге.
