Наши художники тоже так иногда талантливо искажают обычные, даже скучные советские, пейзажи, чуть изменяя формы, освещая по-утреннему розовым светом или наоборот вечерним загадочным, добавляя еле заметные штрихи, взятые из своей фантазии или украденные у тех же гениальных голландцев, фламандцев и прочих европейцев-живописцев прошлых столетий. Впрочем, и те тоже, видимо, привирали, приукрашивали действительность. Вряд ли все в их природе и окружающем мире было столь совершенно, как на музейных полотнах. Но здесь, в этом пространстве, где я оказался, достигнутый ими венец творения обрел право на подлинность. И ничто не мешало расплываться где-то внутри меня нахлынувшему странному внеземному впечатлению. На такие, цепляющие внутренности, ощущения в том мире способен разве что впечатлительный ребенок, душа которого свободна для восприятия всяческой новизны, и то далеко не каждый. То, что в оставленном по ту сторону мире с помощью таланта и воображения могло бы обрести жизнь лишь на холсте, на страницах книги или в нотах, здесь ожило и стало реальностью. У самых талантливых мастеров искусства наверняка иногда вдруг возникает возможность найти щель в заборе, отделяющем обе реальности, мельком увидеть что-то из того, что представляет этот иной, лучший мир и перенести запечатленную картину в свои творения. Но они не догадываются, что по какому-то закону вселенного круговорота та запредельная часть мира, ими самими и придумана, ибо соткана из всего самого лучшего, что художники и мечтатели сами наворошили в своих фантазиях, а затем описали, напели, нарисовали. Сама же наша материальная действительность как была, так и оставалась карикатурой на эти шедевры. Но зато они, художники, музыканты, поэты и сказочники эти, своим искусством все же подтверждали наши смутные догадки о том, что есть же, черт возьми, где-то эта блаженная первозданная гармония и совершенство. Впрочем, и не только талантом одаренные люди, но и простые смертные, не умея держать кистей и мольбертов, создавали на каком-то подсознательном уровне внутри себя модель рая, в который кто-то откровенно верил, а кто-то не понимал, что верит, просто мечтал и фантазировал.
Мы уселись друг перед другом на крылечке. Толя достал из кармана своего балахона пачку иностранных сигарет Мальборо и спички. Молча закурили. Я стал анализировать свои ощущения, ибо не совсем понимал, зачем мы в таком месте хренью этой занимаемся. Я и там-то баловался сигаретами только за компанию, чтобы анекдоты послушать в перерывах рабочих будней, и то – редко. Чувства были не совсем понятные, но потрясающие. Все, как с хождением босыми ногами. Скорее всего, из того мира сюда попадает ритуал и какие-то самые лакомые и смачные из всех приятных осязаний, которые испытываются от сигарет, возможно всего лишь несколько раз за всю жизнь, да и то в виде слабого, нынешнего райского, подобия. Самое негативное или связанное с наличием материи, теперь напрочь отсутствовало – все эти физические ощущения внутри, в бронхах, от дыма и никотина, порча зубов, чувство зависимости, ощущение болезненности, даже вины и страха за последствия для здоровья. Оставалась лишь остальная суть – распространение внутри покоя, эстетика ритуала, поза, движение и положение рук, пальцев, держащих сигарету, игра губ, плавный полет колечек дыма, постепенное исчезновение напряжения между тобой и собеседником. В общем, такая вот философская волна снова пронеслась по полушариям моего антиматериального мозга под впечатлением испытанного.
– Какие места, однако, – сказал я вслух, присвистнув. – Фантастика.
– И не говори. Не то слово, – согласился с гордостью Толя, и сплюнул под ноги оторвавшийся кусочек фильтра сигареты.
– Признайся, сам придумал пейзажик, я правильно понял? – спросил я.
– Ну а кто же еще? Конечно, мое произведение. А ты молоток, ход мыслей правильный. И что, действительно сам догадался? – с некоторым сомнение похвалил Толя.
– Нет, блин, не сам – в твоем некрологе вычитал. Конечно сам. Вот, поразмышлял буквально только что, земная логика подсказала.
В общем, да, ты прав, землянин. Намечтал я все это – вот в чем дело. Видишь ли, господу Богу и это тоже нужно от нас – не только любовь в чистом виде, но и мечты наши о хорошем ему очень угодны, и впечатленья, и творенья, и даже радость от вкуса малинового варенья. Все эти стремления к прекрасному, приятные воспоминания о каких-то хороших временах и местах, их идеализирование с годами, ну и, естественно, наши душевные переживания, возникающие от соприкосновения с произведениями искусства – музыка, поэзия, живопись. Ну, ты знаешь, все ведь не так просто. К сожалению, без контраста, без окружающей красоту грязи, без постоянной борьбы, тяжести бытия, несправедливости и боли никто бы не научился мечтать о чем-то высоком и получать впечатления, сохранять воспоминания о них всю свою жизнь? Хотя земная природа и есть сама красота, но вот, видишь, она была там лишь небрежным карандашным наброском будущей картины – той, что создатель смутно представлял, подразумевал, выстраивая рай с нашей помощью. То есть в этом ему помогал сам человек, для того и заброшенный в тот противоречивый материальный мир – в эту адскую смесь любви и ненависти, горя и радости, уродства и красоты. Ну и т. д. И правильно говорят, что рукописи не горят. Да, бывает, книга сгорела, картину бульдозер переехал, человек что-то придумал в голове прекрасное, но не успел рассказать кому-нибудь и помер. Ан нет. Все его гениальные идеи, фантазии, впечатления, оказывается, не пропадают. Они здесь. Из них-то рай и скроен. Причем рай бесконечно многообразен. Сколько померло и сюда попало душ, столько и вариантов рая.
– Подожди, философ, но ведь рай придуман раньше, еще до человека.
Ну, это тебе, привязанному ко времени, так кажется. Считай, что люди придумали рай задним числом. Привыкай, здесь время условно. Им пользуются новички вроде нас с тобой по привычке как не имеющим смыслового значения междометием. Для тебя оно как бы существует и поныне. Я и сам пока хочу, чтобы было и утро, и день. Вечер, ночь. Хочется. Лето и зима. Иной раз и снегу с морозом хочется. И что б часы на руке были, время показывали и тикали. У меня тоже есть. Вот… А, нет, они там дома остались, в тумбочке. Тут вообще многими вещами пользуются по привычке, – кивнул Толя куда-то в перспективу. – А на самом деле его – времени – за известным забором, то есть здесь и дальше, уже не существует. Время – это такой медленный магнит, который тянет все живое к смерти, и нет таких материальных законов, которые позволили бы выйти из этого магнитного поля. А после смерти, как известно, смерти нет. Так на хрена оно, время, нужно на том свете, то есть здесь у нас? Это там – да, без него никак. То, что мы создаем своими фантазиями в материальном мире, что происходит вроде бы в определенном периоде времени и истории, в остальном вселенном мире отражается и распределяется по другим законам, которых не касаются стрелки будильников и зубцы колесиков часовых механизмов. Кстати, сколько там на твоих швейцарских?
– Забыл в морге, а может кто-нибудь э-э-э… украл.
– Ничего, мы тебе здесь новые купим. Ну, как первые впечатления?
– Да, сложно будет все это переварить без водки или психиатра, но деваться не куда.
– А чего тебе мозги напрягать? Радуйся пока. Хотя халява эта не вечная, но очень и очень надолго… То есть, пока у тебя не появится потребность идти выше. Правда, есть еще одна альтернатива… Ладно, об этом как-нибудь потом.
