Отделение такого отряда с очевидностью означало бы прекращение крестового похода. Бонифаций, Балдуин, Людовик и Гуго были ошеломлены и понимали, что должны немедленно принять решительные меры. Виллардуэн приводит речь одного из представителей этой группы:
«Господа, мы оказались в отчаянном положении. Если эти люди покинут нас, как уже сделали многие по разным поводам, армия обречена, и мы не сможем завоевать ничего. Почему же не пойти к ним и не просить ради Бога подумать о нас и о них самих и, не принося себе бесчестья, не лишать нас возможности завоевания заморских стран?»
[309]
Маршал предпочел представить происходящее делом рыцарской чести и увязать решение с необходимостью помощи Святой Земле — явное проявление нужды хранить слово, не теряя лица. Руководство крестового похода действовало без промедления и направилось на встречу с представителями мятежной группировки, собравшейся в соседней долине.
Далее последовал один из самых драматических эпизодов за всю историю крестового похода. Бонифаций, царевич Алексей и симпатизировавшие ему епископы и аббаты уселись на лошадей и галопом помчались прочь. Увидев крестоносцев, собравшихся для обсуждения, они остановились и слезли с коней, приблизившись уже пешком — возможно, чтобы убедить оппонентов в отсутствии угрозы или же в знак смирения. Видя стремительное приближение руководителей похода, Одо, Жак и Пьер, опасаясь нападения, вскочили в седла. Однако когда остальные спешились, они последовали их примеру. Обе партии сблизились, и в отчаянном усилии изменить настроение товарищей по оружию Бонифаций, Балдуин, Людовик и Гуго бросились к их ногам. Они взывали о помощи и рыдали, обещая, что не стронутся с места до тех пор, пока не услышат обещания остаться и сражаться бок о бок.
[310]
Современная дипломатия редко прибегает к столь ярким эмоциональным действиям. Однако, как и в Базельском соборе, подобное сентиментальное поведение было вполне традиционным для средневековья. Эпизод на Корфу был сочетанием искренних чувств, крайнего отчаяния и эмоционального шантажа. Когда друг напротив друга стоят друзья, родственники и сюзерены, прямое обращение такого характера почти наверняка гарантирует успех. Потенциальные дезертиры в ответ сами разразились слезами, и все просто захлебнулись от переполнявших чувств. Впрочем, оппозиционеры не настолько утратили рассудок, чтобы тут же согласиться помочь царевичу. Когда все более или менее пришли в чувства, они попросили оставить их, чтобы наедине обсудить случившееся.
Отойдя от всех, они обсудили условия продолжения их участия в экспедиции в Константинополь и согласились остаться с армией до Рождества 1203 года, заявив, что после этого срока руководство должно будет в любой момент через две недели после прошения предоставить им корабли для путешествия в Сирию. Соглашение было подтверждено клятвой. По армии прошло чувство облегчения. На ближайшее будущее направление движения было определено.
Но даже после этого пребывание на Корфу не было безоблачным. Остров входил в состав Византийской империи. Но если жители Дураццо покорно признали владычество Алексея, то на острове царевича приняли куда более враждебно. Город Корфу отказался открыть ворота, а его жители выразили отрицательное отношение к Алексею, вынудив флот крестоносцев держаться подальше от бухты с помощью катапульт и баллист. Маловероятно, что происходила настоящая осада цитадели — в основном из-за того, что крестоносцы понимали прочность крепости, которую едва ли удалось бы взять быстро. Подлинная же цель похода была еще далека. Однако антипатия по отношению к молодому претенденту показала, что он не может рассчитывать на дружественный прием по всей империи — верность существующему режиму оказалась не настолько эфемерной, как ему хотелось бы.
Второе происшествие на острове разоблачило еще один потенциальный изъян в обещаниях Алексея крестоносцам. Когда армия стояла лагерем близ города Корфу, местный архиепископ пригласил на обед часть католического духовенства. Пока противоборствующие армии сражались мечами и снарядами, их духовные наставники воевали словами и мыслями. Это был тяжелый труд, а не демонстрирующий гостеприимство хозяев продолжительный отдых. Время летело в насыщенных страстных дебатах о важных теологических вопросах — в частности, о бесконечных притязаниях католической церкви на главенство Рима над греческой православной церковью. С тонкой иронией православный архиепископ заметил, что «не знает других оснований для главенства римского престола, за исключением того, что римские солдаты распяли Христа» — великолепный ответ амбициям католического духовенства в крестовом походе.
[311] В этом замечании таился и более серьезный смысл. Представитель высшего духовенства православной церкви не был готов, по крайней мере, на тот момент, подчиниться папской власти. Для тех, кто склонен был обратить на это внимание, замечание становилось мрачной приметой вероятной борьбы царевича Алексея за выполнение данного пункта обязательств перед крестоносцами.
Когда экспедиция уже собиралась покинуть Корфу, царевич предложил крестоносцам опустошить остров в знак того, что его желания должны удовлетворяться. Это должно было стать демонстрацией его готовности воевать за императорский престол.
ГЛАВА 8
«Тот град, что превосходит все остальные»
Прибытие крестоносцев в Константинополь, июнь 1203 года
Армия направилась в направлении Константинополя накануне Пятидесятницы, 24 мая 1203 года. Когда флот собрался вместе, сила крестоносцев выглядела вполне внушительно. Виллардуэн заверял, что «такого прекрасного зрелища не бывало». Снова, как и при отправлении из Венеции, маршал выражал чувство гордости за христианскую армию и, уже оценивая последующие события, писал: «Казалось, здесь был флот, способный покорять страны. Насколько хватало взгляда, повсюду видны были только распростертые паруса армады кораблей, и сердце каждого при таком зрелище наполнялось радостью».
[312]
Галеры, транспорты и военные корабли шли в сопровождении множества торговых судов, которые старались воспользоваться защитой, которую гарантировала армада, в обмен на снабжение крестоносцев продуктами и другими товарами. Торговцы могли также надеяться извлечь выгоду из нового режима в Константинополе, несмотря на то, что венецианцы находились в привилегированном положении, получив множество льгот.
Путешествие с Корфу прошло без происшествий. Флот миновал острова Кефалония и Закинтос, а затем начал огибать полуостров Пелопоннес, пройдя мимо порта Метони близ юго-западной его оконечности (сегодняшний Метони украшают великолепные руины огромного укрепленного города, созданного в основном венецианцами во второй половине XIII века). Оттуда корабли прошли вдоль восточного Пелопоннеса до мыса Малея. Здесь экспедиция случайно натолкнулась на два корабля с крестоносцами, возвращавшимися из Сирии. Эти люди сели на борт в Марселе, вероятно, летом 1202 года, когда основные силы крестоносцев еще находились в Венеции, и провели осень и зиму в Леванте. Балдуин Фландрский направил шлюпку, чтобы разузнать об их впечатлениях. Виллардуэн описывает людей на борту устыдившимися того, что они не присоединились к основным силам — однако это очевидная неправда. Эти люди сражались на Святой Земле и выполнили свои обеты крестоносцев, не запятнав себя бесчестием — чего нельзя было сказать про основную армию. Однако один из них увидел путь к большей славе и перепрыгнул в лодку графа Фландрского. Он крикнул своим: «Я пойду с этими людьми, потому что они смогут завоевать для себя новые земли».
[313] Согласимся — не самая благочестивая мысль для крестоносца. Скорее она была отражением надежд, которые возбудила новая кампания, направленная на Константинополь. Виллардуэн сообщает, что этому человеку был оказан теплый прием, и самодовольно добавляет, что неважно, насколько он заблуждался, если хотя бы в конце пути он вышел на правильную дорогу.
[314]
