Эйзенхауэр добавил, что склонен направить члена своего штаба в Москву для взаимного обмена информацией.
Два дня спустя, 23 декабря, Рузвельт отправил Сталину послание, в котором намекнул, что инициатива исходит не от Эйзенхауэра, а от него. Он сказал о своем указании Эйзенхауэру командировать в Москву вполне компетентного офицера его штаба для обсуждения со Сталиным положения дел у Эйзенхауэра на Западном фронте и вопроса о взаимодействии с Восточным фронтом и попросил Сталина быстро ответить ему «…ввиду крайней срочности». Черчилль отправил подобное же послание. Сталин ответил обоим, что будет рад принять компетентного офицера от генерала Эйзенхауэра и «устроить с ним обмен информацией».
Эйзенхауэр выбрал своего заместителя, главного маршала авиации Теддера. Группа вылетела в Москву в начале января. Плохая погода на всей трассе полета задерживала их. Эйзенхауэр начал волноваться. Черчилль вызвался попробовать лично выяснить то, что так хотелось узнать Эйзенхауэру. «Попытаться?» – спросил он. Эйзенхауэр ответил, что будет рад, если он это сделает.
Не теряя времени даром, Черчилль 6 января выслал Сталину послание, заканчивающееся словами: поскольку главнокомандующему нужно принять важное решение, он, Черчилль, был бы благодарен. если бы Сталин сказал ему, можно ли рассчитывать на главное наступление в районе Вислы или где-нибудь еще в течение января. Сталин ответил немедленно. Он повторил свои слова, сказанные Гарриману: русское командование ждет наступления хорошей погоды, чтобы воспользоваться своим преимуществом в артиллерии и в воздухе. Сейчас обстановка неблагоприятна для начала наступательных операций. «Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, в Ставке Верховного Главнокомандования решили ускорить подготовку к наступлению и, несмотря на плохую погоду, начать широкомасштабное наступление на всем Центральном фронте не позднее второй половины января».
Черчилль немедленно ответил: «Я в высшей степени благодарен вам за ваше захватывающее сообщение».
Новость о планах Советского Союза, несомненно, несколько успокоила Эйзенхауэра, но не совсем. Спустя неделю после получения желанной информации, в послании Маршаллу от 15 января, он обрисовал возможные варианты развития событий, выдающие его тревожное настроение. Если, говорил он, немцы перебросят часть своих войск из Германии и Норвегии и если наступление русских на Центральном фронте окажется слабым и неэффективным, весьма вероятна возможность, что немцам удастся сосредоточить на Западном фронте сотню дивизий и сорвать весеннее наступление союзников. Эйзенхауэр рассчитывал к тому времени иметь под своим командованием всего восемьдесят пять дивизий, в том числе и французских.
Теддер со своими генералами наконец прибыл в Москву. В тот же день, 15 января, когда Эйзенхауэр излагал свои тревожные мысли Маршаллу, Сталин подробно рассказал гостям, что предполагает предпринять Красная армия. Сталин известил их, что крупное наступление русских на Центральном фронте с использованием 150–160 дивизий фактически уже началось, пока они находились в пути, и продлится два – два с половиной месяца. Цель этого наступления – дойти до Одера, но он, конечно, не знает, удастся ли это сделать. В чем вождь был совершенно уверен, так это в том, что его войска измотают и уничтожат немцев, как это произошло в битве за Будапешт. Бои будут упорными и закончатся не раньше лета.
Когда Теддер выразил удовлетворение, Сталин сказал: чтобы ликвидировать затруднительное положение союзников на Западном фронте, подготовка этого наступления велась ускоренными темпами, и началось оно при тяжелых погодных условиях. Прощаясь, он сказал: «У нас нет договора, но мы боевые соратники. Это правильная политика здорового эгоизма: мы должны помогать друг другу в трудных ситуациях. С моей стороны было бы глупо остаться в стороне и позволить немцам уничтожить вас. Разделавшись с вами, они тотчас же взялись бы за меня. Точно так же в ваших интересах сделать все возможное, чтобы не дать немцам уничтожить меня».
Теддер попытался выяснить, могут ли западные союзники рассчитывать на достаточно продолжительное наступление русских, чтобы защитить их войска во время весенних операций. Он спросил, смогут ли русские удерживать немцев с середины марта до середины мая. Сталин ответил, что он не может обещать все это время вести широкомасштабное наступление, но Красная армия будет по-прежнему делать все возможное, чтобы не допустить переброски немецких войск на Западный фронт. Это самое большее, что он может сделать, и самое определенное, на что его удастся склонить Теддеру.
Эйзенхауэр и Объединенный комитет начальников штабов почувствовали огромное облегчение и удовлетворение, ознакомившись с такой информацией. Президент, получив доклад Сталина о беседе с Теддером и о начавшемся наступлении советских войск, ответил благодарственным посланием.
Посол Гарриман и генерал Дин тоже были удовлетворены результатом визита маршала Теддера. Правда, ни один из них не верил, что это означает сколько-нибудь продолжительное изменение как политики Советского Союза, так и его манеры строить отношения с союзниками. Меморандум, который Дин представил на рассмотрение Объединенному комитету начальников штабов 22 января, после отъезда Теддера, служит доказательством невеселых сомнений, ставших результатом каждодневного опыта. Дин отмечал, что для гостей, приехавших в Москву на короткое время, вполне возможно и обычно быть обманутыми теплым приемом и заверениями. Но слишком часто оказывалось так, что без точных и подробных письменных соглашений советское правительство не признавало никаких обязательств. Многие характерные методы и жесткая позиция советских властей по-прежнему мешали военному сотрудничеству. Они были уже знакомы всем американцам, имевшим дело с советскими официальными лицами: недоверие к иностранцам, запрет личных связей, как бы они ни были важны для общих интересов, полные и надежные меры собственной безопасности и отсутствие уверенности в мерах безопасности для граждан Соединенных Штатов и Великобритании, страх перед препятствием их политической свободе или нарушением их политических интересов и целей за границей, нежелание позволить иностранцам следить за деятельностью русских в освобожденных или оккупированных странах, желание держать русский народ в неведении относительно условий западного образа жизни. Это, отмечал Дин, будет препятствовать сотрудничеству, особенно если учесть, что советское правительство не считает это главным, но, уточнил он, обращает на себя внимание факт все усиливающегося понимания уместности тесного сотрудничества, поскольку идет постепенное сближение вооруженных сил, наступающих с востока и запада.
Дальнейшие события в основном подтвердили сомнения в отношении Советского Союза к дополнительным военным требованиям союзников и предложениям по согласованию военных операций. Но я думаю, что после тщательного изучения многих проектов, на которых настаивал американский Военный департамент, квалифицированный историк сделает вывод, что сопротивление Советского Союза не всегда было неоправданным. Обобщая и оставляя поле деятельности другим, скажем, что некоторые наши планы действительно требовали от советского правительства усилий и ресурсов, не оправданных ожидаемым военным результатом, а некоторые просто небрежно задевали гордость русских. Например, упорное требование предоставления военных аэродромов для американских бомбардировщиков в Приморье оказалось не таким уж необходимым.
