Но при имевшемся широком политическом выборе американцы и британцы надеялись, что советские власти так же охотно, как и они, будут уважать право народов выбирать правительство, при котором им жить, как провозглашено в Атлантической хартии и подтверждено в Декларации об освобожденной Европе. Это было результатом концепции, согласно которой три великих союзника должны остаться сплоченными и не испытывать страха друг перед другом.
Но действия Советского Союза свидетельствовали о нежелании признавать результаты демократической политической борьбы и неудержимом желании сделать так, чтобы всей Центральной и Восточной Европой управляли ее зависимые сторонники. На достижение этой цели не влияли ни сотрудничество в войне, ни воззвания к принципам. Не влиял на нее и образ мира, обозначившийся в Сан-Франциско, в котором все страны будут крепко сплочены для защиты друг друга и поддержания мира. Советский Союз хотел пространства, народов-сателлитов и армий, а также дополнительных экономических ресурсов и благоприятного момента для распространения коммунистической идеологии.
Американское правительство было обеспокоено признаками этой экспансии и духом недоверия между союзниками. Ведь мысли и чувства американского народа были радостно сосредоточены на приближающейся победе, быстрой переброске наших войск к Тихому океану и возвращении солдат домой. Британское правительство, лучше помнящее ситуацию в Европе, было меньше удивлено, но еще больше озабочено. Черчилль, который после Ялты считал, что тревожиться больше не о чем, начал теперь испытывать «глубокое уныние». Это уныние становилось все сильнее от невозможности убедить американское правительство, что, по его словам, «Советская Россия стала представлять смертельную опасность для свободного мира» и поэтому необходимо создать новый военный фронт, препятствующий дальнейшему распространению ее влияния. О своем настроении в эти дни марта и апреля, когда нацистская Германия агонизировала, он рассказал позже. «Поэтому кульминация, по-видимому, безмерного успеха была для меня самым несчастливым временем. Я вращался среди веселящихся людей или сидел за столом, осыпаемый поздравлениями и благословениями всех участников великого альянса, испытывая сердечную боль и дурные предчувствия», – писал он в книге «Триумф и трагедия».
Распространение советского влияния в Восточной Европе
Через две недели после Ялтинской конференции в Румынии разразился серьезный правительственный кризис. Непрочный коалиционный кабинет Радеску был прекрасной мишенью для нападок оппозиции; в его местных отделениях еще затаились бывшие сторонники немцев. В феврале американский член Контрольной комиссии генерал Кортландт Шуайлер предупредил Вашингтон, что советское правительство не намерено мириться с этим коалиционным правительством. Советские представители в Румынии собирали репарации, не заботясь о последствиях. Они ускоряли преобразования в румынских войсках местной обороны. Натиск местных коммунистических и связанных с коммунистами групп становился необузданным и решительным. Советский председатель Контрольной комиссии командовал румынским правительством от имени комиссии, не советуясь ни с американским, ни с британским представителями.
Беспорядки в Бухаресте 24 февраля вылились в массовую забастовку, подавленную артиллерийским огнем. Вечером этого дня премьер-министр Румынии в своем выступлении по радио заявил, что горстка коммунистов путем террора пыталась захватить власть. Советский член Контрольной комиссии строго отчитал его за эту речь. На следующий день, 25 февраля, коммунистическая пресса заговорила о кровавых убийствах и призвала к демонстрациям и наказанию виновных. Кое-кто из коммунистических членов коалиционного правительства направил послание королю, требуя немедленной отставки правительства, возглавляемого «палачом» Радеску. Бертон Берри, политический представитель Соединенных Штатов в Бухаресте, докладывал, что «…особо ревностные члены коммунистической партии ужесточают свои требования, искажают факты и добиваются перемены сфер ответственности по мере того, как популярность правительства в народе возрастает».
Британский и американский члены Контрольной комиссии настаивали на встрече. Советский председатель отказался созвать комиссию. Согласно полученным указаниям, 24 февраля британский посол в Москве, а через два дня и американский направили Молотову протесты против методов управления Контрольной комиссией и давления, оказываемого на правительство Радеску. В этой и более поздних попытках заставить советское правительство поддерживать спокойствие в Румынии до проведения выборов Черчилль, как он говорил, чувствовал себя скованным. Он писал в мемуарах: «Мы не можем протестовать, потому что Идеи и я во время нашего октябрьского визита в Москву признали, что Россия должна иметь преобладающее влияние в Румынии и Болгарии, а мы – в Греции. Сталин очень строго придерживается этого договора… Теперь мир восстановлен [в Греции], и, хотя нам предстоит еще немало трудностей, я надеялся, что через несколько месяцев нам удастся провести свободные, беспрепятственные выборы… а потом неоспоримой волей греческого народа будет принята конституция и создано правительство. Теперь Сталин изменил свою позицию… Но если бы я слишком сильно надавил на него, он бы, возможно, ответил: „Я не вмешивался в ваши действия в Греции; почему же вы ограничиваете мою свободу в Румынии?“ Затем пошли бы сравнения между его и нашими целями. Ни одной стороне не удалось бы убедить другую. Учитывая мои личные отношения со Сталиным, я был уверен, что затевать подобный спор было бы ошибкой».
В письме Гарримана Молотову, посланном 26 февраля, говорилось, что американское правительство заинтересовано в том, чтобы политическая обстановка в Румынии вернулась в спокойное русло в соответствии с Декларацией об освобожденной Европе; если же этого не произойдет, ситуация сложится так, что потребуется консультация между тремя правительствами, как предусмотрено в этой декларации. Когда в тот же день Гарриман рассказал Вышинскому о неприязненном отношении американцев к происходящему, тот обвинил во всех неприятностях правительство Радеску, возглавляемое фашистскими элементами. Этот режим, сказал он, доказал свою неспособность поддерживать порядок, что очень важно, так как страна, не способная выполнять условия перемирия, находится в тылу Красной армии.
Вышинский на деле пытался «исправить» ситуацию, для чего 27 февраля прибыл в Бухарест, отправился во дворец и по бумажке зачитал королю обвинения Советского Союза в адрес правительства Радеску и попросил его немедленной отставки. Он предложил заменить его правительством, базирующимся на «истинно демократических силах страны». Король попросил разрешения подумать. На следующий день, 28 февраля, он сообщил Вышинскому, что консультируется с лидерами партий о кандидатуре нового премьер-министра. Вышинский дал ему два часа и пять минут на то, чтобы подобрать подходящего кандидата и сообщить о назначении. Когда министр иностранных дел Висояну, присутствовавший при этом, заметил, что король должен следовать конституционной практике, Вышинский велел ему «замолчать». Тогда тот резко покинул комнату, с шумом захлопнув за собой дверь.
Король поручил князю Стирби сформировать правительство. На следующий день в три часа дня Стирби доложил, что не может выполнить поручение, потому что коммунисты отказываются сотрудничать с новым правительством. Вышинский направил королю послание, в котором от имени Советского Союза предложил кандидатуру Петро Грозы, известного политика коммунистического толка. Король собрал на совет лидеров партий, мнения которых по поводу кандидатуры Грозы разделились. В тот же день в десять часов вечера Вышинский снова встретился с королем и настоятельно потребовал назначения Петро Грозы.
