На американцев произвело впечатление, как русские выполняли свои военные обязательства. Они прохладно относились к мерам возмездия и ограничениям, которые могли бы помешать участию Советского Союза в войне на Тихом океане. Маршалл на встрече в Белом доме 23 апреля, прямо после того, как Стеттиниус доложил, что его переговоры с Молотовым по Польше проходят «в высшей степени неудовлетворительно», заявил: «…он надеется на вступление Советского Союза в войну против Японии тогда, когда это будет полезно для нас. Русские вправе отложить свое вступление в войну на Дальнем Востоке до тех пор, пока мы не сделаем всю грязную работу… и он склонен согласиться, что упустить шанс было бы серьезной ошибкой».
Американцы с опаской относились к военным планам или обязательствам с «политическими» целями. Прежде чем предпринять шаги, которые могли бы привести Советский Союз в негодование, они еще раз проверяли, что можно сделать путем дружеских объяснений и длительных переговоров.
Таким образом, пока война заканчивалась, Трумэн тщательно выполнял все соглашения, заключенные Рузвельтом, даже те, которые внушали ему тревогу, как, например, ялтинское соглашение по Дальнему Востоку. Хотя некоторые из его советников, к примеру Гарри Гопкинс и Джозеф Дэвис, были склонны критиковать перспективы британско-русского соперничества за власть, он приветствовал теплые и сдобренные иронией замечания Черчилля. Трумэн стремился лично встретиться с Черчиллем и Сталиным. Когда ему пришлось отказаться от этого из-за неотложных дел в Вашингтоне, он отправил в Москву и Лондон дипломатических представителей, которым поручил обсудить с этими главами государств полный спектр нерешенных проблем в Европе и на Дальнем Востоке и подготовить почву для будущей конференции. Он приложил все силы и дар дипломата, чтобы в Сан-Франциско появилась Хартия нового мира, в соответствии с которой военная коалиция постепенно распадалась.
Великие стратегические решения – весна 1945 года; капитуляция Германии
После многих решений о стратегии на Восточном фронте, достигнутых на встречах на Мальте и в Ялте, казалось, что курс ясен до конца. Но теперь возникли разногласия между американцами и британцами, почти столь же тревожные, как и разногласия по второму фронту в 1942 году. Они продолжались до тех пор, пока немцы не сложили оружия, а затем распространились на последующую расстановку военных сил.
У американцев и британцев обнаружились три взаимосвязанных различия во взглядах на военную программу:
1. По каким направлениям должно проходить заключительное наступление с запада?
2. Должны ли наступления с запада остановиться вдоль линий, намеченных заранее, или продолжаться до тех пор, пока союзные войска не встретятся с русскими?
3. Должны ли послевоенные границы оккупационных зон считаться демаркационными линиями, или армии могут на неопределенный период задержаться на заранее занятых позициях до тех пор, пока не будет заключено соглашение о времени и условиях отступления? И в особенности, должны или не должны эти силы на западе, перешедшие за линии оккупационных зон в Германии и Австрии или вошедшие в страны, граничащие с Советским Союзом, например в Чехословакию, уходить в заранее предназначенные им зоны, как только позволит военная ситуация?
Решение двух последних вопросов зависело от того, потребуется ли наряду с военной силой поддержка дипломатии с целью сдержать поступательное движение советской власти. Должны ли западные армии находиться по разные стороны баррикады, пока главы государств спорят о судьбе мира после войны?
Черчилль и британское министерство обороны были убеждены, что это правильно и необходимо. Фактически премьер-министр был так серьезно обеспокоен своими неудавшимися попытками завоевать расположение Москвы, что с грустью сделал вывод, что, если не занять подобную позицию здесь и сейчас, еще одна разрушительная война неизбежна. Американским властям, как гражданским, так и военным, претило как искажать (в их понимании) военные действия, так и откладывать исполнение соглашений (как они это понимали) с политическими целями. Они не теряли надежды на результат кропотливой работы дипломатии. Они не хотели рисковать ни конфронтацией с русскими, ни вовлечением американских войск в местные споры. Они стремились скорее закончить войну с Японией, не обременяя себя длительным военным контролем над центром Европы.
Вполне возможно, что, когда в Ялте были одобрены американо-британские планы проведения кампаний на Западном фронте, Эйзенхауэр намеревался позволить Монтгомери командовать всеми силами, вверенными ему для форсирования Рейна на севере и стремительного движения на Берлин. Если планировалось именно это, тогда в военных анализах ситуации можно найти несколько возможных причин для изменения этого плана.
Американская военная разведка 11 марта доложила, что передовые части генерала Жукова находятся всего в восьми милях от Берлина. Мало вероятно, что город долго сумеет выдерживать натиск русских. Если британско-американские войска стремятся попасть туда первыми, они могут многое потерять. Привлекали и остальные цели. Большинство военных заводов Германии были перемещены из Рура во внутреннюю часть страны. Ходили слухи, что немецкая армия готовится занять последнюю позицию на юге Альп, к востоку от Мюнхена и вдоль австрийской границы. Отчеты об этом были безосновательны, но внешне достаточно серьезны, чтобы генерал Маршалл в конце марта предложил направить американские войска именно туда.
Эти сведения, казалось, подтверждал факт перемещения многих департаментов правительства из Берлина в горы, а по данным разведки, немцы строили там бункеры и рыли траншеи. Однако большая часть этих сооружений предназначалась для размещения и защиты правительственных служащих, а не воинских частей. Регион сделали не твердыней, а убежищем.
Кроме того, на решение повлияло желание дать полный шанс американским войскам. Как резюмировал Пог:
«Неожиданное форсирование Рейна в Ремагене и Оппенгейме до главного наступления на севере и быстрое использование этого преимущества в двух регионах заставили войска генерала Брэдли играть основную роль в стремительном продвижении по Германии. Эти неожиданные удары судьбы захватили воображение людей, особенно в Соединенных Штатах, подкрепили требование командующего 12-й группой армий Брэдли об отведении ей более существенной роли в продвижении к Эльбе, чем она играла в период продвижения к Рейну. Кажется вполне вероятным, что генерал Эйзенхауэр тоже хотел дать 12-й группе армий увидеть, чего она стоит».
Верно или нет интерпретированы причины его действий, но 28 марта Эйзенхауэр информировал Монтгомери, что, выполнив стоящие перед ними задачи, американские дивизии 9-й армии Соединенных Штатов, включая группу армии Монтгомери, будут переброшены на юг и соединятся с американскими силами под командованием генерала Брэдли. Он объяснил, что, пока войска Монтгомери бросят все оставшиеся силы на рывок на восток и на север, основное наступление союзников будет проходить вдоль оси Эрфурт-Лейпциг-Дрезден и они соединятся с русскими на Эльбе к югу и к западу от Берлина. К югу от этого главного наступления 6-й группе армий генерала Деверса надлежало быть готовой двинуться по долине Дуная и встретиться с русскими где-нибудь в Австрии. Монтгомери, который хотел командовать 9-й армией Соединенных Штатов хотя бы до тех пор, пока не дойдет до Эльбы, был задет и разочарован. Он ответил, что, по его мнению, совершена большая ошибка. Но Эйзенхауэр настаивал на своем решении. К тому времени на Западном фронте сражалось втрое больше американских частей, чем британских.
