В данный момент президент твердо решил включить совещание с Чан Кайши в план. Он надеялся на встречу с Черчиллем, со Сталиным и Черчиллем и, наконец, вчетвером, с Черчиллем, Сталиным и Чан Кайши.
Президент все еще не сделал выбор между встречей со Сталиным в Тегеране и остальными предложениями. Он попросил Хэлла, занимавшегося утверждением соглашений, достигнутых в Москве, еще раз попытаться уговорить Сталина вылететь в Басру для встречи с Черчиллем и с ним, хотя бы на день, и позволить затем задержаться Молотову, чтобы продолжить обсуждения. Но даже в дружеской атмосфере прощального обеда Сталин упорно настаивал на своем.
В послании президенту от 31 октября (перед отправкой Хэлл показал сообщение Идену) государственный секретарь попытался убедить Рузвельта, что позицию Сталина не стоит рассматривать как отказ от сотрудничества. Он убеждал, что следует любым путем добиться окончательного военного соглашения и начать разработку послевоенной программы. Если слова и дела Сталина, продемонстрированные им во время конференции, были искренними, а в иное трудно поверить, то маршал прибудет к месту встречи с президентом и Черчиллем.
Получив известие от Хэлла, президент решил договориться о встрече по крайней мере с Черчиллем и Чан Кайши. 31 октября он сообщил Черчиллю, что готов встретиться с ним 20 ноября в Каире, и предложил Чан Кайши запланировать встречу в Каире с ним и Черчиллем на 25 ноября. Этот график устроил обоих.
Спустя несколько дней в Белый дом пришел официальный ответ Сталина на обращения Хэлла, сделанные им перед отъездом из Москвы. В нем повторялись объяснения все тех же причин, по которым Сталин не мог уехать дальше Тегерана, и делалось предложение прислать Молотова в место, выбранное президентом и премьер – министром.
После этого президент сдался. Вероятно, он поступил таким образом, поскольку решил, что не сможет достигнуть главной цели, если не переговорит лично со Сталиным, а может, согласился, что Сталин действительно руководствуется объективными причинами.
В ответном послании от 8 ноября Рузвельт сообщил, что вскоре отправляется в Каир на встречу с Черчиллем, и о том, что у него появилась возможность после встречи в Каире отправиться в Тегеран. Он был очень доволен таким поворотом, поскольку считал жизненно необходимой встречу с Черчиллем и Сталиным, хотя бы в течение двух дней. Рузвельт полагал, что такая встреча будет иметь далеко идущие последствия для всех трех государств и нанесет моральный удар по нацистам, нарушив все планы Гитлера, Геббельса и внеся раскол в их отношения. План президента состоял в том, чтобы американские и британские военные начали работу в Каире, и, как он уже говорил Сталину, Рузвельт надеялся, что к ним присоединятся Молотов (вопреки пожеланиям Черчилля) и советский военный представитель. Затем, по его расчетам, после проведения предварительной работы все вместе 26 ноября отправятся в Тегеран для встречи со Сталиным и представителями советского штаба для проведения совещаний в течение трех дней или на время, которое Сталин сочтет возможным находиться в отъезде. После этого президент, Черчилль и Объединенный американо-британский штаб возвращаются в Каир для завершения работы. Сталин согласился с этим предложением и сообщил, что Молотов и военный представитель 22 ноября прибудут в Каир для переговоров.
Премьер-министр заявил, что отправится в Тегеран, если тот является единственным местом, где бы они могли встретиться втроем, но подчеркнул, что для начала хочет провести переговоры с американцами, особенно по военным вопросам. Тут Черчилль узнал, что президент предложил китайскому лидеру прибыть в Каир 22 ноября, к первому совещанию начальников Объединенного штаба. Вечером 11 ноября, через Гарримана и Кларка Керра, Черчилль узнал, что Молотов и военные советники также окажутся в Каире уже с первого дня работы конференции.
Огорченный всем этим, премьер-министр поспешил отправить президенту сообщение, в котором просил отложить прибытие в Каир Молотова и советских официальных лиц до 25 ноября с тем, чтобы предоставить возможность руководителям штабов провести соответствующую работу. «Мы окончательно договорилось о встрече, и я думаю, что теперь без вопросов вы и я сможем встретиться с ним между двадцать седьмым и тридцатым».
Президент не принял всерьез озабоченность Черчилля. В послании от 12 ноября он только сообщил Черчиллю об окончательном согласии Сталина на встречу в Тегеране. «Итак, трудности позади, и мы можем быть счастливы… Присутствие в Каире Молотова и русского военного представителя не повредит ни вам, ни мне».
Черчилля не удовлетворила столь легкомысленная реакция. Он заявил Рузвельту, что договоренность о встрече со Сталиным является большим шагом вперед, но он повторяет, что крайне важно, чтобы британский и американский штабы провели «серию заседаний» до того, как к ним присоединятся русские и китайцы. Кроме того, британское правительство оставляет за собой право на откровенный разговор с президентом и американскими военными представителями относительно жизненно принципиальных действий объединенной армии. Черчилль был убежден, что присутствие Молотова и советских представителей вызовет серьезные затруднения.
В тот же самый день, но уже после того, как было отправлено послание Рузвельту, Черчилль получил известие от Сталина, что «в связи с серьезными причинами Молотов, к сожалению, не сможет прибыть в Каир». Рузвельт получил аналогичное сообщение. Можно предположить, что причина, по которой Сталин решил не посылать Молотова в Каир, крылась в том, что в то же самое время там должен был находиться Чан Кайши. Советское правительство не хотело, чтобы именно так было воспринято это сообщение, поэтому 16 ноября в разговоре с Гарриманом Молотов заявил, что в любом случае не может сейчас уехать из Москвы, поскольку в связи с легким недомоганием Сталина на него свалилось много работы. Вышинский, заместитель Молотова, отправлялся в Алжир для участия в консультативном совете в отношении Италии и в качестве наблюдателя мог бы ненадолго остановиться в Каире.
Двадцать второго в Каире собрались Рузвельт, Черчилль, Чан Кайши и представители военных штабов. Президент был полон решимости следовать графику переговоров и сразу же сообщил Сталину, что, по его мнению, переговоры закончатся к концу недели. Таким образом, если это устроит Сталина, то он, Черчилль и офицеры штабов смогут прибыть в Тегеран для встречи советской делегации в полдень двадцать седьмого. «Я с нетерпением ожидаю наших переговоров», – закончил сообщение Рузвельт.
Президент твердо решил сделать все, чтобы у Сталина не сложилось впечатления о предварительном сговоре американцев и британцев. Если бы только было можно очистить мысли Сталина от подозрений!
Следует предположить, что в Тегеране президент продолжал действовать тем же образом. До открытия конференции Рузвельт избегал каких-либо общений с Черчиллем, налаживая контакт со Сталиным. Возможно, простая мысль заставила его следовать подобным образом; год назад Черчилль много времени провел наедине со Сталиным, а теперь и у президента появилась возможность узнать этого человека и представился блестящий шанс пообщаться с ним один на один. При таком повороте событий Черчилль, вероятно опасавшийся неприятных сюрпризов, также добивался конфиденциальной беседы со Сталиным. Втроем они встречались на официальных заседаниях и на ежевечерних обедах. Следует отметить, что Рузвельт не сумел достигнуть той же сердечности в отношениях, как это получилось у Черчилля в течение одной длинной ночи, во время визита в Москву в 1942 году. Их контакты под маской дружелюбия и восторженными словами скрывали официальные и безразличные отношения. Но прежде чем говорить об этом, остановимся вместе с президентом и Черчиллем в Каире, где они должны встретиться с Чан Кайши.
