Случилось так, что 20 декабря, в тот самый день, когда Черчилль попросил Идена убедить поляков согласиться с договором, в общих чертах намеченным в Тегеране, Бенеш имел еще одну беседу со Сталиным. После нее он сказал Гарриману и, вероятно, Кларку Керру, что еще больше, чем раньше, уверен в готовности советского правительства начать переговоры с польским правительством в Лондоне, если оно выполнит требования Советского Союза. По словам Бенеша, оно должно устранить своих «непримиримых реакционеров», найти новых демократических лидеров и принять границу, требуемую Россией. Бенеш полагал, что, если польское правительство в Лондоне пойдет на эти уступки, советское правительство охотно заключит соглашение с Польшей, подобное тому, что оно заключило с Чехословакией. Он полагал также, что оба соглашения станут основой трехсторонней системы, которая бы защитила их всех от немецкого «Дранг нах Остен». Оно также обеспечит Польше защиту от вмешательства Советского Союза во внутренние дела Польши, так как Москве это будет не нужно.
Эта оценка возможных ценных результатов советско-польского соглашения перекликалась с общим впечатлением от политики Советского Союза, которое создалось у Бенеша после бесед со Сталиным и Молотовым. До отъезда из Москвы он сказал Гарриману, что, по его мнению, советские лидеры теперь чувствуют себя в безопасности и спокойны; они верят, что революция осуществлена, а Советский Союз силен и сплочен. Поэтому у них больше нет желания «большевизировать» другие страны, и они готовы участвовать в мировых делах.
Возвращаясь в Лондон, Бенеш заехал в Марракеш, где восстанавливал силы Черчилль, и рассказал ему о своем пребывании в Москве. В более позднем отчете об этой беседе Бенеш писал: «Его [Черчилля] реакция была бурной. Он считал, что поляки должны принять требования Москвы; что, приехав в Лондон, я должен сначала информировать Идена, а потом Миколайчика, а затем вместе с Иденом уговорить поляков на правах их друга тотчас же принять решение вступить в переговоры с Москвой и согласиться на предложение Сталина».
Такова была следующая стадия решения польской проблемы.
Разногласия из-за Польши продолжаются
Восстановив свои силы, Черчилль вновь занял лидирующее положение. В послании Рузвельту от 6 января 1944 года он подтвердил свое намерение следовать курсу, намеченному в Тегеране. Он сказал, что собирается, вернувшись в Лондон, сделать все возможное, чтобы заставить польское правительство «…принять территориальные предложения Советского Союза, выработанные в Тегеране, а потом заявить о своей готовности защищать границу, проходящую по Одеру, как бастион, от любой агрессии Германии против России, а также всемерно поддержать урегулирование территориальных вопросов. Это будет их долгом перед европейскими державами, которые дважды их спасали».
Но в течение следующих нескольких недель напряжение возросло настолько, что менее решительный человек, чем Черчилль, был бы обескуражен. Польское правительство в Лондоне менее всего думало о своем долге перед Европой, а поглощено было проблемой своего выживания и положением в Европе. Оно по-прежнему было полно решимости вернуть себе большую часть, если не всю территорию, которой Польша обладала в период между войнами, и часть Германии на западе. Оно считало, что Польша вправе выйти из войны более крупной и свободной державой, и твердо решило не менять своей политической окраски и не связываться с Советским Союзом.
Не посоветовавшись ни с британцами, ни с американцами, 5 января польское правительство в Лондоне обратилось к полякам, напомнив им об их правах и обязанностях, и в то же время опубликовало заявление Объединенным Нациям, затрагивающее большую часть вопросов, поднятых в обращении. В этом заявлении утверждалось, что соглашение с Советским Союзом крайне желательно, но не упоминалось о цене. В нем утверждалось, что в ближайшее время Польша будет господствовать на освобожденной территории, и от Советского Союза ожидается уважение к правам и интересам Польской Республики и ее граждан. В нем говорилось и о том, что польским подпольщикам 27 октября уже приказано более интенсивно вести борьбу против немцев и избегать каких-либо конфликтов с советскими войсками, входящими в Польшу, и напротив – сотрудничать с советскими командующими «…в случае возобновления польско-советских отношений».
Бенеш, поинтересовавшись мнением Идена по этому вопросу, 10 января попытался убедить Миколайчика, что, опубликовав такое заявление, его группа совершила неверный шаг и что лучше принять требования Сталина. Из ответа Миколайчика стало ясно: он не разделяет мнения некоторых членов своей группы, будто Россия в конце войны будет обессилена, и признает необходимость скорейшего заключения какого-либо соглашения с Советским Союзом. Но он добавил, что не уверен, удастся ли ему преодолеть возражения своих коллег, даже если он, наступив себе на горло, согласится с предлагаемыми границами послевоенной Польши.
Советские власти только через неделю удостоили вниманием вызывающее заявление польского правительства в Лондоне. В течение этой недели войска Красной армии пересекли бывшую границу Польши. В полночь 11 ноября Молотов пригласил к себе Гарримана и Балфура (дежурившего в британском посольстве в Москве в отсутствие Кларка Керра). Он вручил им копии заявления Советского Союза, заметив, что, «поскольку кто-то еще говорит о Польше, с нашей стороны было бы ошибкой промолчать». Советский Союз ответил на заявление Польши гневной отповедью. Он обвинял польское правительство в неверной трактовке вопроса о границах. Правильная точка зрения, утверждалось в его заявлении, заключается в том, что границы 1941 года установлены в соответствии с желаниями людей, живущих на Западной Украине и в Западной Белоруссии. Утверждалось, что более ранняя граница была навязана силой и несправедлива по отношению к этим народам и к Советскому Союзу. Советское правительство, говорилось в нем далее, хочет видеть сильную и независимую Польшу, с которой у него могли бы сложиться дружеские отношения; и если польский народ захочет войти в союз для взаимной помощи в борьбе против немцев, это можно сделать, если Польша присоединится к советско-чешскому соглашению. Но эта новая Польша должна быть возрождена не захватом украинских и белорусских земель, а стремлением к возвращению польских земель, находящихся под управлением Германии.
Вот точный текст советского предложения:
«Восточные пределы Польши могут быть восстановлены по согласованию с Советским Союзом. Советское правительство не считает границы 1939 года неизменными. Эти границы можно изменить в пользу Польши, передав Польше территории, на которых польское население составляет большинство. В этом случае советско-польская граница могла бы проходить примерно вдоль так называемой линии Керзона, принятой в 1919 году Верховным советом союзных держав и допускающей включение в Советский Союз Западной Украины и Западной Белоруссии.
Западные границы Польши должны быть расширены за счет присоединения к Польше старинных польских земель, ранее отнятых Германией, без чего невозможно объединить весь польский народ в единое государство, которое таким образом получит столь необходимый выход к Балтийскому морю».
В остальных параграфах заявления утверждалось, что «эмигрантское» правительство Польши неспособно установить дружеские отношения с Советским Союзом и вести активную борьбу против немцев на родине. По мнению советского правительства, заявление лондонского правительства играет на руку немецким оккупантам. в то время как Союз польских патриотов в СССР и корпуса Войска польского при его содействии рука об руку сотрудничают с Красной армией в борьбе за освобождение.
