Тотчас же возник страшный вопрос: означает ли этот обмен заявлениями настолько серьезные разногласия между советским правительством и польским правительством в Лондоне, что любые дальнейшие попытки заставить их установить отношения на основе тегеранской формулы бесполезны? А если так, что еще остается делать британскому и американскому правительствам? Начать отрицать территориальные притязания Советского Союза. рискуя порушить весь военный союз? Сдержать польское правительство в Лондоне, если им это удастся, даже если его солдаты и летчики сражаются бок о бок с американцами и британцами? Им потребовались мужество и оптимизм, чтобы сохранять веру в возможность достижения компромисса.
У Гарримана в Москве складывалось впечатление, что советское правительство, несмотря на данный им публично суровый отпор, все же не прочь заключить с польским правительством в Лондоне соглашение, подобное тому, что оно заключило с Бенешем, при условии выполнения им двух основных требований. Одно подразумевало, чтобы нераскаявшиеся, антисоветски настроенные члены этого правительства были выведены из его состава. Второе заключалось в том, что польское правительство безоговорочно признает советскую позицию по границам. Гарриман предсказал, что, так как советские войска вошли в Польшу, шансы на приемлемое урегулирование будут уменьшаться и, вероятно, полякам лучше действовать, а не ждать в надежде, что британцы и американцы все сделают за них.
Черчилль и Идеи изо всех сил старались убедить в этом польское правительство. В результате их посреднических усилий 14 января появилось второе заявление польского правительства, более мягкое. чем первое. В нем говорилось, что, хотя польское правительство не может принять навязываемые ему решения как свершившиеся факты, оно искренне хочет достичь соглашения с советским правительством на справедливых и приемлемых для обоих условиях, и выражалось желание, чтобы британское и американское правительства были посредниками при достижении этого соглашения.
Президент по-прежнему не хотел ввязываться в польский конфликт. Но в беседе с Хэллом он согласился: Гарримана надо попросить намекнуть советскому правительству, что мы очень надеемся на его дружелюбный ответ на последнее предложение поляков о возобновлении переговоров. Более того, Гарриман должен сказать, что, несмотря на нежелание принимать активное участие в этом споре, американское правительство будет радо добросовестно исполнить свои обязанности. Передача послу этой инструкции случайно была отложена на несколько дней. Прежде чем Гарриман смог воспользоваться ею, конфликт обострился более чем когда-либо.
Советское правительство не оценило попытку примиренческих элементов в польском правительстве залатать прореху в отношениях с Советским Союзом. Короче, 17 января был опубликован ответ на второе заявление поляков, в котором заявление интерпретировалось как отклонение предложений Советского Союза и снова бросалось обвинение польскому правительству во враждебности.
Черчилль решил, что полякам надо намекнуть: продолжая упорствовать, они только проиграют. Поэтому 20 января он коротко и зловеще представил Миколайчику альтернативу. Впавший в отчаяние глава польского правительства рассказывал, как премьер-министр давил на него, стараясь заставить принять тегеранскую формулу. Сначала премьер-министр сказал: «Британское правительство считает, что Польша должна быть сильной, независимой и свободной». Но потом добавил: «От линии Керзона до Одера». Он предупредил Миколайчика, что Великобритания и Соединенные Штаты не станут воевать с Советским Союзом из-за польских границ. Он объяснил, что британское и советское правительства гарантируют эти границы, если Польша их примет, но объяснил, что Рузвельт этого сделать не может.
Миколайчик рассказывает об этом в книге «The Rape of Poland». Однако Хэлл в своих мемуарах представляет несколько иное содержание записки Миколайчика от 26 января, в которой польский премьер-министр сообщает ему о предложении Черчилля, один из пунктов которого, в изложении Хэлла, гласил: «Британия, Россия и Соединенные Штаты гарантируют это урегулирование».
Затем он рассказал Миколайчику об изменениях в составе лондонского правительства, которых потребовал Молотов, заметив, однако, что в этом отношении он может не беспокоиться о вмешательстве Сталина во внутренние дела Польши.
Миколайчик ответил, что ему придется посоветоваться как со своими коллегами в Лондоне, так и с политическими лидерами. нелегально живущими в Польше. Ожидая связи с этой второй группой, он продолжал добиваться более позитивной помощи британцев и американцев в своем сопротивлении требованиям Советского Союза. Описывая жестокие порядки, которые Красная армия установит в Польше, Миколайчик попросил союзников найти способ ввести в Польшу войска с целью помочь польской администрации на освобожденных территориях и предоставить населению защиту от советских войск.
Записка британскому правительству, в которой содержалась эта просьба, вероятно, была написана раньше, сразу после публичной просьбы о вмешательстве от 14 января. В том виде, в каком она напечатана в книге Миколайчика, она датирована 16 января, но он рассказывает, что передал ее после беседы с Черчиллем 20 января.
Рузвельту Миколайчик задал три вопроса. Во-первых, считает ли он уместным теперь урегулировать европейские территориальные проблемы? Рузвельт ответил, что в основном мы против этого, но это не мешает прямому урегулированию по взаимному согласию. Во-вторых, будет ли американское правительство участвовать в осуществлении и гарантии урегулирования? Рузвельт ответил, что мы готовы добросовестно помочь урегулировать спорные вопросы, но не в состоянии этого гарантировать. В-третьих, поддерживает ли президент предложения Черчилля? На этот вопрос был дан уклончивый ответ, мол, американское правительство готово поддерживать «усилия» Черчилля. Это были неубедительные ответы.
И все же, забегая вперед в рассказе о коалиции, скажем, что для правительства, которому так не хотелось быть вовлеченным в этот болезненный вопрос, американские власти в течение следующих недель проявили слишком большой интерес к тому, что может произойти в будущем. Совместно с англичанами они сильнее, чем когда-либо, пытались положить конец разногласиям. Действуя в соответствии с указаниями, полученными из дома, и Гарриман, и Кларк Керр так усердно вовлекали Молотова и Сталина в эту ссору, что Сталину это надоело.
В беседе Гарримана со Сталиным, состоявшейся 2 февраля, Сталин положил на стол копию журнала, напечатанного, как он сказал, польским подпольем в Вильно. Он обратил внимание посла на заголовок «Гитлер и Сталин – два аспекта одного зла». Тот факт, что эта статья была напечатана в июле предыдущего года, для него не имел никакого значения, как и то, что это почти неизвестный журнал. Он утверждал, что иметь дело с такими людьми сложно; что они вполне способны провести Идена и в этой истории проявляется их истинный характер. По его мнению, правительство находится под влиянием генерала Соснковского и иже с ним, по-настоящему желающих сотрудничать с Германией против Советского Союза. Поляки хотят думать, сказал Сталин к концу беседы, что русские хорошие, но глупые бойцы и что на русских можно взвалить бремя войны, а затем заставить поделиться трофеями. Они поймут, кто из нас глуп, многозначительно заключил он.
