Бойль посмотрел на Торнсона, видно, почувствовал родственную Душу:
— Кстати, ваше известие о скором прибытии короля произвело великую деятельность в здешних кортесах, по-нашему, парламенте. Депутаты постановили встречать короля криками: «Да здравствуют кортесы!» «Да здравствует конституционный король!» Ежели кто осмелится кричать противное, того брать под стражу.
— Вы думаете, король уступит долю власти кортесам? — вдруг взволновался Торнсон.
— А что ему остаётся делать? Португальцы — народ горячий, импульсивный, тут недалеко и до революции...
После обеда офицеры проводили Бойля до шлюпки.
Королевская эскадра приблизилась к Лиссабону через четыре дня после прихода русских шлюпов. Когда королевский флагман приблизился к крепости Сан-Жульен, с португальских военных судов забухали пушки всех калибров. Салютовали они и тогда, когда корабль остановился напротив Белемского монастыря. Страсть к праздничному грохоту орудий была столь велика, что корабли палили и в четыре пополудни, и в семь вечера. Депутация кортесов на ночь осталась на «Хуане VI», чтобы не допустить к королю роялистов.
С восходом солнца опять началась салютация. Она продолжалась весь день, как и накануне. На придворной барже король направился к берегу. В костёле он присягнул служить новому устройству государства. Во дворце, где разместились кортесы, подписал приготовленную конституцию и только после этой церемонии уехал в свой дворец отдыхать.
Королева с принцами и принцессами съехала на берег утром другого дня. Её приняли с должной почестью, тем не менее некоторых придворных и многих чиновников, прибывших из Бразилии, оставили на кораблях при строгом присмотре.
В воскресенье 26 июня нанёс визит Беллинсгаузену полковник португальской армии Франсини. Он служил в топографическом отделе и подарил свою карту португальских берегов.
В тот же день приехал проститься с моряками обоих шлюпов барон Тойль. Он попросил капитана дать от него каждому унтер-офицеру по десяти, а рядовому — по пяти талеров. Он же послал на оба шлюпа много разной зелени, фруктов, пятнадцать кругов сыра и по бочке виноградного вина. При отъезде Фёдора Васильевича канониры произвели семь залпов согласно Морскому уставу.
Фаддей намеревался идти прямо в Россию, никуда не заходя. Однако капитан «Ливии» сэр Дункен, посетивший «Восток» со знакомым уже лейтенантом Бойлем, попросил завезти некоторые бумаги в Англию. Лицо капитана показалось Фаддею знакомым. Бену Дункену шёл уже седьмой десяток, и, начав службу с юнги, он всю жизнь провёл на море, участвовал в сражении при Трафальгаре и в других битвах. Об этом сообщил Бойль, представляя Дункена.
— Спросите капитана, не сопровождал ли он адмирала Нельсона, когда в начале века между Россией и Британией случилась размолвка и английская эскадра вошла в Балтику для действий против флота российского? — сказал Беллинсгаузен.
На плоском, водянисто-пухлом лице Дункена расцвела улыбка:
— Дьявол меня разрази со всеми потрохами! — он со всей силой ударил себя по коленям. — То-то я гляжу и не могу припомнить, где и когда встречал вас!
— Вы стояли у Дании, а мы на люгере «Великий князь» доставляли Нельсону пакеты с предложением мира.
— Вспомнил! — вскрикнул Дункен. — Был Рожнов и рядом... Ну, конечно, вы были тогда мичманом. Боже! Двадцать лет прошло!
После взаимных восторгов потекла более спокойная беседа. Дункен не смотрел ревниво на флоты других государств. Британские моряки считали, что всякий сожжённый, потонувший или погибший корабль в Европе, кем бы он ни был погублен, представляет чистую победу для Великобритании, потому что своей гибелью упрочивает английское могущество на морях. Дункен с живым интересом слушал рассказ Беллинсгаузена о плавании в Южном океане и желал всяких благ российскому флоту.
Прощаясь с Дункеном и Бойлем, Фаддей взял пакеты для английского Адмиралтейства и пообещал сдать их по пути на первую же военную брандвахту, охранявшую британские берега.
6 июля шлюпы вышли из устья реки Тежу и взяли курс на Ла-Манш. Через три дня их догнал фрегат «Ливия». Капитан поднялся на борт и, давясь от смеха, прокричал:
— Не ожидали?! А я, чёрт возьми, решил сам добраться с депешами и попутно сказать кое-что этим ублюдкам из Адмиралтейства!
— А что случилось, Бен?
— Случилось нечто невероятное! Вскоре после вашего ухода ко мне явился морской министр и зачитал решение кортесов, боль им в печень, о нежелательности присутствия английских кораблей в портах Португалии. У меня до сих пор горит лицо, как от пощёчин.
В Дункене заиграла кровь старого корсара. Теперь он рвался в драку.
— Как же вы догнали нас? — проговорил Беллинсгаузен, отдавая письма.
— Мы попали в полосу благоприятного ветра, да и фрегат наш более ходкий, нежели ваши, простите, корыта.
Корабли вышли из дрейфа, наполнили паруса, и наступившая темнота разлучила их.
У пролива поджидали шлюпы, лавирующие лоцманские боты. За провод одного судна до узости у Довера они просили 26 фунтов стерлингов. Далее должны вести другие лоцманы. 40 фунтов для отощавших кошельков показались слишком великими, да и услуги малыми после всех перенесённых невзгод. Расстояние до Довера Беллинсгаузен и Лазарев решили пройти без лоцманов. Конечно, не столько от жадности, сколько от трезвой оценки обстановки: ветер дул в корму, и шли днём. Однако в самом узком месте Ла-Манша, забитого множеством судов, пришлось лоцманов нанимать.
В Копенгагене на последние деньги закупили свежей говядины и питались ею, допивая в Балтике остатки вина и рома.
В шесть утра 24 июля 1821 года в моросливой дымке показалась лиловая полоска Котлина. Шлюпы возвращались на привычную стоянку. Отсутствие продолжалось 751 день. Из них в разных местах на якоре они простояли 224 дня, а под парусами находились 527 дней. Эти цифры ничего не скажут сухопутному человеку, их поймёт только моряк.
Беллинсгаузен стоял на шканцах, смотрел в подзорную трубу и ничего не мог увидеть сквозь отпотевшие линзы. Слёзы заливали глаза. Он покосился на стоявших рядом Завадовского, Лескова, Игнатьева, Торнсона, Демидова и увидел, что они тоже плачут.
10
Пошли хлопоты встреч, парадных приёмов, визитов к начальству, сдачи имущества, отчётов по экспедиции, выступлений в Морском клубе Кронштадта, Академии наук в Петербурге. Присутствуя на таких торжествах, Фаддей и его офицеры испытывали некую гордость кругосветников, прошедших через три океана. Что и говорить, океаны давали выучку громадную и разнообразную, настоящее морское образование получали люди лишь в подобных вояжах. Но потом они начали тяготиться праздностью. Как у любого палубного народа, кто погружался в созерцание океана и звёздного неба, кто чувствовал бесконечность пространства и однотонность движения всем существом своим, вырабатывалась привычка замыкаться в себе, и речи трудно давались им.
