В шесть пополудни барабанщики с почерневшими лицами огласили отбой. Наваринское сражение закончилось. Турецко-египетского флота больше не существовало.
На «Азове» вместе с Лазаревым были будущие адмиралы, герои севастопольской страды — Нахимов, Истомин, Корнилов. Впервые в истории русского флота царь присвоил кораблю высшее боевое отличие — кормовой Георгиевский флаг. Нахимов писал о командире: «Надобно на его смотреть во время сражения, с каким благоразумием, с каким хладнокровием он везде распоряжался. Но у меня недостаёт слов описывать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана».
«И то верно, — думал Фаддей о своём соплавателе. — Один лишь антарктический поход внёс бы его имя, выражаясь высокопарным стилем, в скрижали географической науки, один лишь Наваринский бой — в скрижали военной истории».
Наваринский гром облегчил операции русской армии, начавшиеся на западном побережье Чёрного моря.
5
На другой год после Наварина по весне Беллинсгаузен пешим порядком выступил с гвардейским экипажем в Тульчин. Путь пролегал через Тверь, Калугу, Брянск, Гомель, Белую Церковь, Казатин, Винницу.
Шли ускоренным маршем налегке. Амуницию, ружья, провиант везли в обозе. На лошадях ехали штаб-офицеры, в тележках и колясках — обер-офицеры. Адмиралу предлагали карету, но он отказался, отдав предпочтение лёгким дрожкам. На них удобней было заезжать то в голову колонны, то в хвост, поощряя впереди идущих, подбадривая отставших.
В Тульчине, в казармах, где недавно ещё квартировала часть мятежного Черниговского полка, остановились на длительный отдых. Здесь Фаддей получил новый приказ из Петербурга: далее следовать по маршруту Умань — Кишинёв.
Вместе с казённым пакетом пришло и письмо из Кронштадта. Тесть Дмитрий Федосеевич поздравлял с первым дитём. Аннушка благополучно разрешилась от бремени. Дочку при крещении назвали Елизаветою, Лизанькой, в честь бабушки, матушки Фаддея, умершей при родах его.
В Кишинёве корпусу приказали переправиться через пограничный Дунай у крепости Исакчи, дойти до Коварны и оттуда отдельно с Гвардейским экипажем прийти на помощь войскам, осадившим турецкую крепость Варну.
Не в «два огня», как при Екатерине II, а в «три» теперь взялись за турка. В Средиземном море добивала его флот эскадра Гейдена.
Одна сухопутная армия обложила Анапу в предгорьях Кавказа. Другая ударила по Варне, преследуя цель выйти к Константинополю. Кампания на восточном побережье сначала разворачивалась вяло, как бы нехотя. Турки с моря подбрасывали осаждённым свежие силы, боеприпасы, продовольствие — и в таком положении оставалось мало надежды, что крепость удастся взять. Тут вспомнили незабвенного Фёдора Фёдоровича Ушакова. Тот осаждал в 1799 году неприступную, как считали, Корфу и с суши, и в моря, а потом одновременно ударил так крепко, что французам ничего не оставалось, как сдаться.
Черноморский флот был пока слабоват, хотя за время своего начальства Алексей Самуилович Грейг построил одиннадцать кораблей, четыре фрегата, три парохода, сорок шесть транспортов да полсотни канонерских лодок и малых военных судов для Дунайской флотилии, но для них не хватало обученных команд. Те же силы, которыми располагал адмирал, сначала решили бросить на Анапу. Эта крепость являлась как бы ключом к овладению Черноморским побережьем Кавказа. На ней держалась вековая власть Турции в сношениях с мусульманскими горскими народами. Взятие Анапы на первом этапе войны имело для России большое стратегическое значение. С её падением обеспечивалась безопасность тыла Кавказского корпуса русской армии и успех военных действий в азиатской Турции.
В этот раз Грейг поступил так же, как и Ушаков в своё время. Он подтянул с моря двадцать два корабля с 945 орудиями и восемь купеческих судов с десантом и вместе с сухопутной артиллерией бомбардировал Анапу двадцать суток без перерыва.
Десантом в этой операции командовал Александр Сергеевич Меншиков, светлейший князь, потомок славного сподвижника Петра I — Александра Даниловича Меншикова, усопшего в Берёзове, самой бедовой глуши тюменского Приполярья. Хотя Александр Сергеевич и был праправнуком в пятом колене, но характером, отважностью, храбростью не уступал почтенному предку. Он умело расставил артиллерию, учинил такой разор крепости, что турки с черкесами решились на отчаянность, выскочили из стен — конные и пешие — и накинулись на редуты и флеши батарей осаждавших. Этого и ждал светлейший. Десантом он отрезал наступавших от крепостных ворот и, не сдержавшись, сам бросился в атаку с саблей наголо. Русские погнали воющую от дикой злости орду к морю и столкнули с обрыва под картечь корабельных пушек Грейга. Анапа пала. Паша Четыр-Оглу Деребей с остатками гарнизона капитулировал.
В рапорте императору Грейг отписал, что к главной причине покорения крепости можно отнести благоразумие, неутомимость и блистательную храбрость князя Меншикова, который, невзирая на отчаянное сопротивление турок и их многочисленность, успел отразить все вылазки гарнизона и нападения черкесов. За это князь получил Георгия 3-го класса.
После этой победы Грейг начал подтягивать корабли к Варне. Тут и подоспел Гвардейский экипаж Беллинсгаузена. Алексей Самуилович встретил Фаддея как старого друга. Они уже не раз виделись в Петербурге, в министерстве, куда Грейг приезжал по делам своего флота, а Беллинсгаузен служил дежурным генералом и главным цейхмейстером. Грейг уговаривал его перебираться в Севастополь.
— Сгниёшь ты в этом аглицком климате да на шаркунской должности, — стращал адмирал и расхваливал Черноморье. — А я бы тебя сразу в строй определил, свободу дал для потребных дел. Климат у нас здоровый, лёгкий, враз все хвори снимет. А то после южных морей, наверно, в костях ломит?
Беллинсгаузен и сам чувствовал, что здоровье стало расстраиваться. При перемене погоды иной раз не знал, куда от болей деться. Однако не торопился проситься в целебные края. Надо было оставаться в Петербурге, чтобы быть в курсе научных событий и за редактурой следить. Подготавливать к печати его книгу взялся сам Голенищев-Кутузов, но то ли от тайной зависти, то ли от вкусовщины так вымарывал страницы, вписывая отсебятину, что утрачивался смысл написанного, того хуже — искажался.
Сперва Беллинсгаузен пытался сопротивляться, но Логин Иванович, как человек эрудированный, причастный к словесности, говорил:
— Ты хорошо парусами управлялся, а слогом, прости, как слон в посудной лавке. Стиль должен быть гладким, как блин, без комков. У тебя на каждом шагу лёд да камень, туман да снег и тьма морских терминов, чего читатель не понимает. Ты пишешь «материк». А где доказательства? Что ты мог разглядеть в тумане? Стену матерого льда? Так и напишем: «матерого льда», а не материка.
— Но о том говорят косвенные указания: свечение отражённого льда, желудки приморских птиц, присутствие животных, обитающих только близ суши.
— Косвенные — суть предположительные. Тут бабушка надвое сказала. А нам требуется точность и правдивость изложения. Согласен?
