Фаддей спустился на нижнюю палубу, где стояли орудия крупного калибра. При каждом залпе низкое, плохо проветриваемое пространство заволакивало дымом, сквозь него с трудом различались канониры в мокрых от пота нижних рубахах. Едкий густой дым выедал глаза и щипал горло. Со всех сторон неслись крики: «Поберегись!», «Давай картуз», «Бросай ядро!».
Только на верхней палубе он смог вздохнуть полной грудью. Здесь работали 24-фунтовые пушки, помельче. Но зато команду сильно выбивала картечь, уничтожал ружейный огонь с борта близко стоящего турка. На юге собралась абордажная команда с баграми и крючьями, со штыками на ружьях и обнажёнными палашами, ожидавшая момента, когда корабли сойдутся и придёт час добивать неприятеля на его корабле.
В это же самое время завязалось ожесточённое сражение на южных подступах к Варне. Атака Омер-Врионе была поддержана вылазкой турецкого гарнизона. Поле боя застлало густым дымом, воздух сотрясался от грохота орудий. То тут, то там дело доходило до рукопашных схваток. Возникали моменты, когда казалось, что турки вот-вот прорвут оборону и деблокируют крепость. Грейг с моря предпринимал все усилия, чтобы поддержать свою пехоту корабельной пальбой. И вот тут подоспели «Пармен» и «Париж» с фрегатами, только что разгромившие турецкую эскадру. Они ударили с тыла по турецким колоннам, а канонерские лодки, подошедшие по мелководью почти к самому берегу, картечью обратили наступавших в бегство.
После особенно кровопролитного боя у высоты Куртэпэ обессиленный Омер-Врионе больше не предпринимал попыток прорваться к крепости. Правда, и русским приходилось нелегко. Триста матросов и двести солдат егерского полка захватили первый приморский бастион, но, не получив подкрепления, вынуждены были оставить его.
Однако судьба Варны была уже решена. Двухмесячная осада, затем полная блокада, наконец, бои в море и на суше показали осаждённому гарнизону безнадёжность дальнейшего сопротивления. Турки запросили перемирия. После двухдневных переговоров гарнизон Варны сложил оружие. Кроме девяти тысяч пленных, русским достались богатые трофеи — 238 медных и чугунных пушек, четырнадцать единорогов, три Фальконета. Черноморская эскадра захватила более двадцати кораблей. На этом завершилась летняя кампания 1828 года.
За Варну многие офицеры и матросы получили награды. Беллинсгаузена наградили орденом Святой Анны 1-й степени. Меншикова — орденом Александра Невского. Кроме того, светлейший князь удостоился высочайшего рескрипта, коим ему была пожалована трофейная турецкая пушка в знак особенного монаршего благоволения и памяти заслуг, оказанных при осаде и покорении крепости.
...Зимой 1829 года отряд кораблей контр-адмирала Кумани блокировал Босфор и произвёл разведку Фаросского залива. Он послал рапорт Грейгу, доказывая, что для развития успеха нужно взять крепость Сизополь в Румелии, которая стояла на пути русских войск к Балканам. Алексей Самуилович в распоряжение Кумани послал пять кораблей Черноморского флота, Охотский и Камчатский пехотные полки, роту сапёров и несколько батарей лёгкой артиллерии. После штурма с моря и высадки десанта на берег Сизополь пал.
Но турки решили отбить крепость. На рассвете 28 марта 1829 года четырёхтысячный отряд регулярной пехоты и полуторатысячная кавалерия под командованием паши Гусейна атаковала Сизополь. Невзирая на картечную стрельбу пушек, плотный ружейный огонь, взрывы ручных гранат, турки с яростной решимостью бросились в ров. Одному из офицеров с тремя солдатами удалось взобраться на бруствер и прорваться в редут, но они тут же были подняты на штыки. Крепость удалось отстоять.
Человек отчаянной храбрости, контр-адмирал Кумани, грек по национальности, взявший и отстоявший Сизополь в самой глубинке Оттоманской империи, стал героем. Освобождённые от туретчины болгары, греки-фракийцы несказанно радовались приходу «братушек», вывешивали над домами национальные флаги, зазывали в гости, устраивали застолья, не отпускали на корабли с пустыми руками. Тут командир одного корабля стал примечать, что трое мичманов, вчерашних гардемарин появлялись в неположенное время не то чтобы пьяными, но и не очень трезвыми. Один из них, князь, приходился племянником капитану. Командир приказывал обыскать корабль, но зелья не находили. Вдруг среди ночи капитана подбрасывает взрыв едва не к потолочной переборке:
— Турки!
Опускает капитан ноги, а они оказываются в воде, и вода шипит.
— Пробоина!
Разобрались после. Взорвалась посудина с брагой, которую подарили освободителям радушные болгары, не пожалев ни солода, ни хмеля. Прятал посудину племянник под койкой дяди-капитана — там её никто не искал.
О происшествии донесли императору Николаю, бывшему в то время при флоте. Вестового, который всё знал, но молчал, высекли розгами, а что делать с князем? Князя не высечешь. Тогда государь распорядился: «Определить в ревизоры. Коли прятать может — находить тоже сможет».
Но вскоре произошли два немаловажных события, о которых заговорили на флоте с тревогой.
12 мая 1829 года фрегат «Рафаил», только что построенный в Севастополе, встретился с турецкой эскадрой. Случилось это при утреннем тумане. Командира, капитана II ранга Стройникова, разбудил тоскливый, монотонный бой барабанов. Он взглянул в иллюминатор и обомлел. Фрегат очутился меж двух линий турецких кораблей.
— Рус, сдавайся! — кричали турецкие матросы, готовые к абордажу.
Случалось, русские брали в плен турецкие галиоты, бывало, и турки захватывали русские суда. Но только после боя, обгоревшие и безмачтовые, с погибшими и тяжело раненными. А тут Стройников без единого выстрела, без всяких переговоров приказал спустить флаг
[61].
Двумя днями позже с той же летучей эскадры заметили 20-пушечный бриг «Меркурий». В погоню устремились два головных корабля: 110-пушечный «Селимие» и 74-пушечный «Реал-бей». Они настигли бриг, приблизились с двух сторон на ружейный выстрел и предложили сдаться. И тут произошло невероятное — бриг принял бой и, что поразительно, выиграл его. Командовал им капитан-лейтенант Александр Казарский. В разгар схватки он положил на крышку люка крюйт-камеры пистолет и приказал: кто останется последним, пусть выстрелит в порох и взорвёт бриг.
Адмирал Грейг подал рапорт царю с описанием этого случая. «Меркурий» получил 22 пробоины в корпусе, 16 повреждений в рангоуте, 148 — в такелаже, 133 дыры в парусах. Но вблизи Босфора остались беспомощно дрейфовать два адмиральских турецких корабля с повреждёнными мачтами, сбитыми реями, срезанными снастями, разбитыми в щепу русленями. Николай I отписал на бумаге: «Капитан-лейтенанта Казарского произвести в капитаны II ранга, дать Георгия 4-го класса, назначить в флигель-адъютанты с оставлением при прежней должности и в герб прибавить пистолет. Всех офицеров — в следующие чины. И у кого нет Владимира, дать Георгия 4-го класса, всем нижним чинам — знаки отличия военного ордена и всем офицерам — двойное жалованье и пожизненный пенсион. На бриг «Меркурий» — Георгиевский флаг... Повелеваю по приходе в ветхость заменить его другим, продолжая сие до времён позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды брига «Меркурий» и его имя во флоте никогда не исчезали и, переходя из рода в род, на вечные времена служили примером потомству
[62].
